Код Онегина. Брэйн Даун
надо бы все силы бросить сюда, а не только нас с тобой.
Теперь уже Дантес говорил вздор и ересь: высокое начальство потому и поручило дело им двоим, что дело было чрезвычайной важности, из тех, на которых ставят гриф «Перед прочтением уничтожить», и чем меньше народу (особенно из своих!) будет знать – тем спокойнее. Геккерн тоже всегда запоминал всякую нестандартную ересь, которую высказывал его младший товарищ, и тоже никому не докладывал. Возможно, Дантес болтал ересь нарочно, чтобы подколоть Геккерна, как и Геккерн болтал, чтобы подколоть Дантеса. Они часто подкалывали друг друга, когда были не совсем при исполнении, а на обеденном перерыве. Геккерн покачал головой, давая понять, что шутки окончены, и сказал:
– Ничего, ничего. Юра все расставил на свои места. – Да, но Чебриков сожрал Крючка. (О наш читатель! Нам надоело тебе все разжевывать. Возьми учебник истории да почитай.) – И в девяносто первом быдло все-таки поднялось.
– Ошибаешься, – сказал Геккерн. – Никто в девяносто первом никуда не поднялся. Орали на митингах – единицы, да и те орали против талонов на колбасу. Причина в том, что Крючок взял власть обратно, когда было уже поздно что-то делать, а Шебаршин подсидел Крючка. И пошла некомпетентность, чехарда и грызня… Она бы шла и до сих пор, если бы Примус не допустил ошибку. Но мы этой ошибки не повторим. Крючок научил Его, как надо. Единственное, что пугает меня по-настоящему – наша внутренняя грызня…
– А промеж нас есть грызня? – усмехнулся Дантес. – А разве нет? – Геккерн любил поиграть в провокационные игры, это оттачивало его интуицию. – Скажи честно… ведь ты бы не прочь обо мне позаботиться?
– Перестань. Мы же друзья, – сказал Дантес. Улыбка его была очень обаятельна. Она могла произвести хорошее впечатление даже на такого обледенелого человека, как Геккерн.
– Хватит! – сказал Большой. – Ишь разогнался!
И где же Пушкин?!
– Но…
– Исчезни.
Мелкий исчез. Большой остался. Погода испортилась, начинался дождь. Но Большой не замечал дождя.
VIII. 1830
Августа первого числа, в три часа пополудни он зашел к Никольсу и Плинке. Виельгорский с ним был. Оба были франтами, в высоких цилиндрах. В витрине выставлена была новая коллекция тростей, он никогда не мог равнодушно пройти мимо них. Он был покупатель постоянный. Заодно ему нужно было получить свою дорожную шкатулку, очень удобную, он отдавал ее в чинку. Приказчик осведомился, что желает «Monsieur Pouchkine».
– Покажите мне, monsieur… – Он поднял глаза и запнулся. Приказчик был – черный. Смуглей он не видал еще человека. – Покажите мне вот эту трость.
Черный приказчик подал трость с серебряной рукояткой, он осмотрел ее. Украдкой он взглянул опять на приказчика. Смугл не в желтизну, а в синеву, высок, курчав, черты лица тонкие, нос не приплюснутый, правильной формы. Мулат. От него и пахло как-то странно – не то чтобы неприятно, а не так, как от белых людей. И он смотрел не отводя взгляда.
Он возвратил приказчику трость – дорога слишком, да и без надобности.