Код Онегина. Брэйн Даун
И как это он ее взял обратно? Кто ж ему ее отдал?
– А вы, Сашенька, почитайте…
– А он эту Анджелу написал до тридцать седьмого или после?
– Какого тридцать седьмого, Сашенька? Он до тридцать седьмого едва дожил. В самом начале года помер.
– Ну да, ну да, я знаю, конечно. . Это вы меня спутали своим Мандельштамом и другими репрессиями. Я хотел сказать – до или после тридцатого? То есть до или после «Онегина»?
– После… Между прочим, среди его неоконченных вещей есть одна – «Повесть о римской жизни», – там он собирался писать об одном римском литераторе, Петронии. . Этого Петрония Нерон сперва обласкал и ко двору приблизил, а потом – погубил. Это он в последний год жизни хотел писать… Так я сделаю омлет. И котлетки разогрею.
– Ну, а перед смертью-то! – возопил Лева.
– Что такое?
– Записку его поганую чуть не целовал… «Весь бы его был»… Тьфу!
– Левочка, а вы представьте: вот лежите вы, помираете. . Жена в долгах как в шелках – а долги-то вы наделали, в карты играючи, – детишек куча… И вдруг приносят телеграмму от президента: так, мол, и так, спи спокойно, дорогой товарищ, ни о чем не беспокойся, долги уплачу, семью обеспечу. .
– Я бы такого все равно не сказал.
– Левочка, вы не понимаете, что такое для него и для всех тогда был – царь. Это вам не кот чихнул. Это же помазанник божий.
– Вот потому, – сказал Лева, торжествующе поднимая палец, – ваше сравнение и некорректно.
– Заплатил долги – это хорошо, – сказал Саша. – Почему б и не поблагодарить?
– А знаете, как Николай на смерть Лермонтова отреагировал?
– А Лермонтов-то здесь при чем?!
– Как узнал – своим за чаем и говорит: «Собаке – собачья смерть!» И тут же вышел обратно в церковь – там посторонние были – и: «Ах, господа, какое горе: тот, кто мог бы нам заменить Пушкина, – убит…» И прослезился. Прямо как на Собчаковых похоронах.
– А долги Лермонтова заплатил?
– Щас…
– А у Лермонтова не было долгов…
Саша нич-чего не понимал. Он потряс головой, проговорил вздыхая:
– Зачем они такое пишут…
– Они?
– Ну вот эти все поэты. Пушкин, Герцен, Мандельштам. Они пишут, а потом за их писанину других людей сажают и расстреливают. Какие-то они безответственные.
– Лучше бы помалкивали?
– Может, и лучше.
– И верно:
К чему стадам дары свободы?
– Зря вы меня оскорбляете, Анна Федотовна. Я не баран и не овца. Я просто хочу жить спокойно.
– А на выборы вы ходите?
– При чем тут выборы! – взвыл Саша. – Я налоги плачу! Мы детскому дому купили компьютеры!
– Резать или стричь… – хихикнул Лева и запустил ложечку прямо в банку с вареньем. – Тише, тише, не надо ссориться… Вот вы говорите, Анна Федотовна, он разочаровался в Николае. А я думаю…
Но тут уж Саша потерял терпение и, перебив Леву, спросил у старухи:
– Анна Федотовна, а где б он, как думаете, сейчас был? Сидел?
– Ну что вы! Жил бы, как все. Хорошими тиражами б издавался – с Акуниным,