Оборотни тоже смертны. Алексей Щербаков
Я-то про эту деревню не слыхал. Я-то думал, он к вам с дружбой станет набиваться. Дескать, он красный партизан и тоже бьет немцев. Так вот я и шел, чтобы вашим сказать: ссучился Чигирь. Фрицам продался.
– Давай-ка по порядку. Кто ты такой? Откуда его знаешь? Кто он такой?
– Почему бы не рассказать? Рассказать можно. Только покурить дайте. Три дня не курил.
Мельников кинул ему пачку сигарет. Вор затянулся и начал.
– Дело, значит, такое. Я, как уже сказал, вор. А Чигирь… Он вроде как приблатненный. Когда война началась, мы в Барановичах в одной хате у кума сидели. Пытались нас вывезти, но тут бомбежка, все дела… Охрана эшелона разбежалась, ну и мы, не будь дураки, следом за ними двинули. Подались, значит, в леса. Сначала нас человек пять было, потом пристал кое-кто из солдат, что по лесам бродили. Чигирь-то – он местный, из-под Барановичей. Вот мы кое-какое оружие и нашли. Его тогда валялось по лесам много. Стали в окрестностях промышлять.
– Партизанили, что ли? – усмехнулся Мельников.
– Зачем мне к чужим делам примазываться? Я вам все честно прогоняю. Вот вы, может, партизаны. Дело ваше. А мы – так. Жили себе. Бывало, конечно, и пощипывали полицаев, когда они обозы со жратвой двигали. Но там подвигов-то никаких. Пару раз из кустов пальнешь – они все и разбегались.
– А где ж зимовали? – недоверчиво спросил Мельников. Таких вот банд – их и называли «зеленщиками» – в сорок первом было полно. Но это летом можно в лесу сидеть. А зимой все сложнее.
– Ха, да мало мест, что ли? Там, за Барановичами, такие дебри… есть деревни, куда ни немцы, ни полицаи ни разу не совались. Мы по справедливости жили. По воровскому закону: где едим, не гадим. Местных не трогали – наоборот, делились кое-чем, что удавалось добыть. Ну и вроде как охраняли. Да и бабы там одинокие… Все нормально, все были довольны. А этой весной сюда, в эти места переползли. И вот случилось такое, грохнули мы один обоз с солью. Соль-то, сами знаете… сейчас почище рыжевья будет. Кое-что сменяли на самогон – и перепились, как дураки. А нас шумы и накрыли. Видать, обидно им стало за соль. Я успел уйти, а их всех кого убили, а большинство повязали. Достоверно знаю: их отправили в Слоним, в гестапо или куда-то вроде этого. А через две недели – глянь – Чигирь снова гуляет. Вот и прикиньте. Что, фрицы такие добрые, чтобы людей, которых они с оружием в руках взяли, на волю выпускать? Да они, если один патрон найдут в хате, – всю семью вешают! И то сказать. Мы до этого беспредел не творили, да и красные ленты никогда не носили. Наше дело – сторона. Вот такие дела.
– Где может быть Чигирь, знаешь?
– Догадываюсь. Тут километрах в двух стоит пустой дом возле болота. Откуда я шел, пройдете метров двести, увидите – туда ведет просека. Я сам там укрывался. Да вот с утра увидел, что Чигирь с кодлой идет… насилу смылся.
– А что же от дружка бегаешь?
– Был он мне дружок. Но я так рассудил: если к нему попаду, то мне либо с ним, либо на тот свет. А с ним мне не по пути.
– Что ж так? Сознательность проснулась?
– С сознательностью у меня не очень. Но я Сеня Одесский! Не поняли? Натанзон моя фамилия.