Портрет неизвестного с камергерским ключом. Анна Всеволодова
на лёд, лишившись чувств.
– Родионов, долго мне ждать огня?! – крикнул отец отрока, – где жаровня?!
– Ваше превосходительство, жаровня была связана с погребцом и теперь на дне сей реки, – отвечала высокая худая фигура, лиц уже совершенно разглядеть нельзя было.
– Я не повезу детей в обледенелом возке, – воскликнул генерал, – разведать жильё поблизости, а пока – на берег всё что может гореть.
– Я побегу домой предупредить, а ты – проводи их, – шепнула Налли брату и бросилась по тропинке от реки. Необычайный прилив сил заставил пробежать расстояние, отделявшее её от дома, гораздо скорее, чем могла она ожидать от себя. В то же время, во всем существе своем, она чувствовала наступление небывалой тишины. Она удивлялась этому странному ощущению, несхожему ни с чем, испытанным прежде, и не знала к чему отнести его – очарованию заката или испуге за жизни путешественников.
Дома уже собирались ложиться и не сразу взяли в толк, из обрывочных её речей, в чём состоит дело. Когда пострадавшее семейство вошло в горницу, скупо освещенною двумя свечами, лежанка только начинала нагреваться, а самовар – закипать.
Родионов снял с вошедших шубы и Налли, глядевшая на них из боковушки Фрола, зажмурилась от блеска штофных и парчовых платьев. Вокруг дочерей генерала хлопотали их девушки, предлагая горячее молоко с пшеничным хлебом, в то время как сам он, посадив сына на лежанку, с тревогой вглядывался в побледневшие черты его. Они в точности повторяли отменную красоту лица родителя, но, если у последнего она непрестанно оживлялась бодрым и кипучим движением натуры, у первого будто оставалась затуманенной выражением печальной терпеливости.
– Не хочешь ли чего-нибудь откушать, друг мой?
– Нет, батюшка.
Но отец, видимо, ожидал подобного ответа и не хотел брать его в расчёт.
– Родионов, – крикнул он в сени, – ты здесь?
Родионов явился.
– Что у нас осталось для Петра Артемьича? Ужели всё потонуло с погребцом?
– Потонуло, ваше превосходительство. Но я распорядился, и хозяйка сейчас принесёт, что успела собрать к ужину.
– А жир барсучий, чтоб Петра Артемьича растирать, спрашивал?
– Простите, запамятовал.
– Если б знал каково иметь сына, так не запамятовал бы! Коли заболею или умру, так и ему, несчастному, в гроб ложиться?! Никакого попечения ни в ком найти нельзя.
В это время Елизавета Алексеевна, с подносом, украшенном тарелкою с дымящейся ещё репою и яичницей, явилась позади Налли.
– Матушка, позвольте мне, – прошептала она и, выхватив поднос, предстала перед Петром Артемьевичем. Тот с недоумением поглядел в блюдо.
– Батюшка, это артишоки? – спросил он, нерешительно берясь за вилку и пробуя кушанье.
Заметно было, что проглотить его стоило отроку некоторого усилия, он положил вилку обратно.
– Батюшка, я сыт, позвольте мне спать ложиться.
– Родионов, неси постелю Петра Артемьевича.
Родионов вышел. Налли