Булгаков на пороге вечности. Мистико-эзотерическое расследование загадочной гибели Михаила Булгакова. Геннадий Смолин
Булгаков на пороге вечности. Мистико-эзотерическое расследование загадочной гибели Михаила Булгакова
этого хаоса.
Второе событие произошло в помещениях Ленинградского вокзала.
И тут я разглядел его. Он был с длинным «лошадиным» лицом, бледен, с рыхлой кожей человека неопределенного возраста. И еще я отметил, что он как-то странно одет – слишком много всего на него было напялено. Конечно, каждый волен носить, что ему заблагорассудится, но есть же понятие здравого смысла.
Проведя значительную часть жизни в переполненных аэропортах или железнодорожных вокзалах и отстояв свое в очередях, я научился не обращать внимания на окружающих, даже если они дышат прямо в затылок. Но здесь был другой случай. Его присутствие выводило меня из себя, как, наверное, выводит вас из себя – даже если вы не являетесь закоренелым кошконенавистником – кошка вашего друга, которая во что бы то ни стало хочет потереть спинку именно о ваш стул. Во-первых, мне бросилось в глаза, что человек в чёрном не был обременен никакой кладью, тогда как у любого из нас в руках был чемодан, сумка или хотя бы портфель. Во-вторых, несмотря на жару и давку, он не выказывал никаких признаков беспокойства. Он был олимпийски спокоен и невозмутим.
Словно из ниоткуда появился этот странный субъект. Неожиданно я очутился лицом к лицу с человеком в чёрном. Наши взгляды встретились. Мои глаза налились кровью. А у него глаза были узкие-узкие, я таких в жизни не видел. Ну прямо щелочки. Вдобавок к этому – очки с такими толстыми стеклами, что, если только не смотреть на него в упор, кажется, будто у него отсутствует кусок щеки. Он улыбнулся мне холодно, но не без фамильярности. В данной ситуации эта улыбка была совершенно неуместна. Затем, указав на сверток, который я крепко прижимал под мышкой, он произнес с сильным акцентом, выдававшим его прибалтийское происхождение:
– Артефакты?
– Эпистолярный жанр. Переписка моей бабушки с другой бабушкой, – с тихой ненавистью ответил я.
– Прибыли издалека?
– Из Северной Пальмиры, – бросил я.
– Вот и я тоже, – кивнул он и, кажется, сыронизировал: – А я из Пальмиры, из Сирии.
Минуты две тот молчал, а потом вновь заговорил:
– Мы знаем, что документы у вас.
Я сделал вид, что не расслышал его слов. Он продолжал:
– Я собираю книги. Книги иллюминатов и разные эзотерические пассажи.
– Ну-ну, – буркнул я.
– Быть может, вам попадались такие? – спросил он.
– Нет, – сказал я.
– Вы вообще читаете что-нибудь?
– Нет. Ничего, кроме триллеров, – отрезал я.
– Да-да, конечно, – кивнул он. – Все правильно. Я тоже предпочитаю иметь дело только со знакомыми источниками.
Общение с узкоглазым очкариком взбесило меня в буквальном смысле слова. Таскать под мышкой насквозь пропыленную рухлядь – и то приятнее. Я одарил очкарика одним из своих самых убойных взглядов. Но он не дрогнул.
– Вы случайно не знакомы с Булгаковом? – не унимался тот.
Медленно, боясь всколыхнуть