И коей мерой меряете. Часть 1. Алька. Ирина Критская
забыть, отвлечься, больше не вспоминать… А Алька постепенно крепла! Ей уже не надо было вставать на четвереньки, чтобы перелезть через малюсенький холмик песка. Кривые ножки все увереннее несли худенькое тельце, и, через год, в худеньком, но живом и здоровом ребенке не угадывался маленький, лысенький уродец с большим животом.
***
«Алюська! А ну-ка иди сюда, гадкая девчонка! Ты что, заболеть опять хочешь, что ведь вытворяешь?» – возмущалась Анна, в очередной раз снимая дочку с вишни. «Вот ведь, обезьяна! Куда ты лезешь все время?»
Замурзанное донельзя, в вишневой смоле и соке существо со счастливой мордахой хохотало, отбиваясь от матери. Рубашонку до пупа и трусики оставалось только выбросить, отстирать никакими силами не получалось. Да, в общем, маме это было все равно.
***
– Алюсь. За травой пошли.
Больше всех малышку обожал дед Иван. Огромный, сильный, но при этом ласковый и добрый, какими редко бывают деревенские мужики, дед души не чаял в крошечной внучке. Алюся тоже любила деда, прижималась к нему нежно, как птенец, мурлыкала что-то ласковое. Иван таял и находил в маленьком личике черты жены. Жену, Пелагею, здоровенную и крепкую казачку, он боготворил до последних дней долгой своей жизни.
***
Вечером, когда начинало темнеть Алюся пряталась за занавеской и тихонько смотрела, как дед с бабкой отбивают поклоны перед страшной черной иконой, на которой дяденька стоит босыми ногами на облаках. Ей очень нравились дети с крылышками, которые летали над дяденькой. У них были толстые розовые щеки и пухлые пятки. Она даже завидовала им, потому что они жили на нeбе и ели сладкий нектар. Так говорила баба Пелагея, но мама резко обрывала эти разговоры, больно дернув Алю за руку.
– Не забивай ты голову девчонке. Это тут, в деревне можно, а ей в Москве в школу идти, в октябрята вступать, в пионеры. Ляпнет такое – беды не оберешься.
Баба Пелагея истово верила. Слова дочки ранили её, но дело было даже не в ней. Бабке было горько и страшно за внучку, ведь нехристь, беда такая. Но она замолкала. А когда Анны не было, давала Алюське полистать тяжелую мохнатую книгу с большими черными буквами. Там были и красные буквы тоже, но их было меньше, и они походили на красивых червячков. Алюсе всё время хотелось погладить эти красные буковки и выковырять из книжки.
***
– Алюсяяяя. Пошли, детка моя, золотая. А то роса падёт, сыро будет.
Алька вприпрыжку побежала за дедом, который быстро шел через двор в сарай. В сарае, на погребице, у него хранилось всякое. Там он столярничал, и желтая янтарная стружка вилась по полу и щекотала пятки. Там стояли глечики со сливками, и пахло мороженым. Там у них с дедом был свой мир. Дед смастерил ей маленький молоточек и такую машинку, которой можно почухать по деревяшке, и получалась тонкая щепочка. И эту щепочку можно было приколотить к бабушкиной табуретке, на которую та садилась, когда доила корову. А с устатку, как говорил дед, можно было хватануть с ним на пару,