Пушкин на юге. И. А. Новиков
Сегодня же Николай и эта находка перевода из Байрона ему помешали. Зато сейчас, едва завидев его, он оставил Раевского. Налетев, словно ветер, и на бегу изготовив ладонь, он с размаху, как бы приветствуя, пробежал рукою снизу вверх по темно-зеленому плотному его одеянию, и холодноватые лапчатые ветки упруго, вслед за ладонью, тотчас выпрямлялись.
Став спиною к Раевскому, Пушкин, не нажимая, легко коснулся ствола и пальцем изобразил две какие-то буквы, как если бы шепотом доверял некую тайну молоденькому этому деревцу, так живо ему напоминавшему петербургский тот кипарис.
Если б отставший Раевский вдруг догадался, чем занят там Александр, то в букве фамилии мог бы не сомневаться: это, конечно, была буква Р, но кто из сестер, которая? Пушкин со всеми был мил одинаково, однако же тайн своих никому не доверял.
– Что это нынче с тобой? – спросил, подойдя, Николай.
– А то, что сегодня я обуян. Нынче должен быть день происшествий.
– Это так почему ж?
– Кюхельбекера видел во сне. Как он топился. И чуть сам не утонул.
– Тогда берегись. А ты еще хочешь ехать верхом…
Раевских все еще не было слышно. Но на дворе черноглазый мальчишка, с надвинутой на затылок пестрою тюбетейкой, трудился уже у пузатого, плохо начищенного самовара. Он целыми пригоршнями сыпал в трубу сосновые шишки, и густой смолистый дым валил из нее пахучим столбом, щекоча нос и затмевая долины и горы. Голоса доносились из кухни, и домашняя птица неспешно прогуливалась, порою поднимая головы и важно озирая окрестность.
Пушкину подали коня. Он принял в руки коротенький хлыст и ловко вскочил в седло. Лошадь затанцевала.
– В горах, Александр, держи повода покороче, – послышался свежий внушительный голос.
Он сразу узнал его и, обернувшись, увидел в окне генерала Раевского – в халате еще, по-домашнему.
Пушкин ближе подъехал к окну и, шутливо отдавая честь, отрапортовал:
– Рад стараться, ваше высокопревосходительство. Честь имею доложить: еду на поиски приключений.
Все эти дни Раевский-отец был в отличном расположении духа. «Александра Сергеевича» он давно уже заменил дружески простым «Александром», тем более что старший сын его все еще не приезжал и привычное имя это не вносило никакой путаницы. «Слава богу, – подумывал он иногда про себя, – кажется, с Марией теперь у них поровней, а то девочке долго ли и увлечься». Он на сей счет зорко поглядывал за молодым человеком и однажды, смеясь, так передал жене свои наблюдения:
– Знаешь, Софи, а, кажется, наш-то поэт между трех сосен… да заблудился.
Черноокая внучка Ломоносова серьезно взглянула на мужа. Она была заботливою матерью и преданною женой, но шутки понимала плохо; по-настоящему заботило ее только одно – благополучие мужа. Она не улыбнулась, не отгадала, что Николай Николаевич только шутил и что за этим просто скрывалось отличное его настроение.
– Бог даст, ничего, – ответила она суховато и озабоченно.
Он ничего тогда ей не пояснил и весело потянулся за трубочкой.
Пушкин