Невеста Пушкина. Пушкин и Дантес (сборник). Сергей Николаевич Сергеев-Ценский
он был уже где-то у чумных турок! Зачем ему еще чумные? – не понимает выпада своего друга Раевский.
Это подхватывает, глядя в сторону Вольховского, Паскевич:
– Вы слышали? Нет, с ним надо проститься… Генерал Раевский! Вот что я хотел вам сказать. Я думаю назначить вас с Нижегородским полком в подкрепление бурцовскому отряду. Оттуда просят подкрепления, вот вы и возьмете с собой еще горную батарею, две или три сотни казаков, обоз…. там нуждаются в провианте и фураже…
– Слушаю… Я должен буду из Байбурта двинуться на Трапезонт?.. Или в другом направлении?
– Откуда вы взяли Трапезонт? Я ведь вам ни слова не сказал о Трапезонте! – сердится Паскевич.
– Я понимаю, ваше сиятельство, будущую свою задачу только так, что мы должны захватить Трапезонт, чтобы опереться правым флангом армии на приморский пункт, откуда мы могли бы держать связь с армией Дибича при помощи флота…
Это вмешательство в его личную стратегию, вмешательство бывшего декабриста, бесит Паскевича.
– Генерал Раевский! Вы должны слушать то, что я вам приказываю! – почти кричит он. – А я вам приказываю только это: поддержать отряд, бывший под командой генерала Бурцова! Вот и все! И совершенно нечего умничать насчет Трапезонта и каких-то там опорных пунктов на море!
Раевский считает нужным оправдаться. Он становится очень почтителен.
– Ваше сиятельство! Я только хотел уяснить себе дальнейшие задачи похода. Мне кажется, что вы меня просто не так поняли… Задачи похода, конечно, были известны генералу Бурцову, но если он ранен смертельно, то, может быть, он даже и не успел передать их своему заместителю.
– Как много говорит! Как он много говорит!… – хватается за голову Паскевич. – Хорошо, вы пока можете идти… Я еще не решил окончательно, будете ли посланы вы или кто-нибудь другой… Или, может быть, по обстоятельствам дела надобно будет отозвать отряд… Граф Дибич – вот кто решает войну, а не я!
– Может быть, даже и так, что нам придется уступить и то, что мы заняли здесь… Так что трата людей будет совершенно излишня… – замечает Раевский, как бы сознательно перегибая палку и тем заставляя снова вспылить Паскевича.
– Много говорите, генерал. Много говорите!.. Очень много говорите!.. Я потом пришлю за вами, если будет нужно… Будьте у себя дома… и не ездите с Пушкиным смотреть чумных… До свиданья пока!.. И пошлите ко мне Пушкина!
Раевский уходит. Вольховский порывается идти за Пушкиным, говоря:
– Пушкина я видел в соседней комнате…
Но Пушкин входит сам, посланный Раевским. Он входит с поднятой головой и с расширенными ноздрями. Он несколько бледен от волнения. И говорит он обдуманными уже словами, подходя довольно непринужденно к столу Паскевича:
– Я пришел к мысли, граф, что умереть от чумы действительно можно где-нибудь и в другом месте… Зачем же непременно в Арзруме? И хотя мне хотелось бы быть свидетелем новых подвигов нашей доблестной армии…
– Армия едва ли пойдет куда-нибудь из Арзрума, – перебивает