Наречение имени. священник Владимир Зелинский
тем драматичной, чем тема освященной, соединяющей всех памяти. «Церковь как Предание» – так озаглавлена самая значительная глава в книге о. Сергия Булгакова «Православие», и это «как» утверждает неделимое единство обоих начал. То, что мы обычно понимаем под Преданием – четкий, неколебимый свод догматов, канонов, богослужебных уставов, святоотеческих писаний, молитвенных правил, житий святых, словно обнимающая нас бездна прошедшего, полная звезд, пребывающих, казалось бы, в торжественном покое, – то и дело становится предметом пререканий (Лк 2:34). Пререкания возникают чаще всего о том, что считать Священным Преданием Церкви, составляющим неотъемлемую часть православной веры, а что относится к преданиям человеческим (Мк 7:8), о которых, как мы помним, безо всякого почтения отзывается Евангелие. Почтения они не заслуживали, потому что послушание Закону сочетали с хитростью, подменяя его скорее символическим, чем обременительным проявлением благочестия на земле.
Хорошо ли, что вы отменяете заповедь Божию, чтобы соблюсти свое предание! (Мк 7:9) – вопрос Иисуса обращен, как всегда, не только к Его собеседникам, но и ко всем временам. Между тем православное Предание в целом – в изначальном его смысле – и есть исполнение первейшей заповеди Божией, заповеди любви к Богу, которую мы пытаемся исполнить, ища, обретая, осмысливая и принимая в себя следы Его пребывания на земле.
Предание – это «подвижный образ вечности», можно сказать, перефразируя Платона, той вечности, которая складывается из времени, как бы оседающего кристаллами в истории коллективной души, живущей в Церкви. Исполняя заповедь о любви, Церковь собирает и очищает свою память, и она становится как бы мостом между этой реальностью и той, которая осталась где-то в веках и яснеет в обетованном Царстве Божием.
Это Царство приблизилось к нам, как проповедовал Иоанн Креститель накануне пришествия Спасителя, и вот из этой близости возникает проблема или скорее загадка Предания. Отсвет Царства ложится на все, с чем оно соприкасается, от неизменного Слова Божия до сложившейся в веках молитвенной практики. Однако подошло ли оно к нам настолько близко, что практически уже слилось со всеми существующими ныне формами церковной жизни, богослужебными, каноническими, обрядовыми, так что всякие уклонения от них удаляют нас от этого Царства? Или же в переводе на язык упрямой экклезиологии старца XVII века Спиридона Потемкина: Церковь «погрешить не может, не может и поползнутися от догмат святых… ни во едином слове, ни во псалмах, ни во ирмосех, ни в обычаях и нравах писаных и держимых – все бо святая суть и держание [истины] не пресечется ни на один час».[16] Словом: «до нас положено, лежи оно во веки веков»? Положено, например, по уставу на литургии в день Успения Пресвятой Богородицы петь «Аллилуиа» вторым гласом, стало быть, тем же гласом следует петь ее, скажем, и на Успение 2775 года? И не выпадет ни единое слово из великой ектеньи? И все священнические облачения до малейших деталей останутся такими же, как сегодня? Века пролетят, а монархическая форма правления всё
Цит. по: С. А. Зеньковский,