Поворот. Д. Орман
нужную дверь – я представляю ее так ясно и четко, что ладони ощущают гладкие деревянные узоры. И зал за ней. Открываю глаза. Снова, вот она, кладка, на этот раз совершенно осязаемая, стоптанная сотнями ног. И вот она, через сотню же-другую шагов, заветная дверь. За дверью одновременно и пустота, и чья-то сильная воля.
«Что ты ищешь?»
Лайсека.
«Лайсек умер. А ты вошел с шумом и ложью. Что ты ищешь?»
Впустить-то меня впустили, да просто так не выпустят.
Книги ищу. Те, что вы забрали из его дома.
«Те, что ему не принадлежали. Довольно вспоминать отступника. Уходи».
Я знаю, кто говорит со мной. Сато Мальмор Солнцеликий, человек, которому уже более ста пятидесяти лет, и, вероятно, лишь сам он решит, когда закончится его путь. Да, я и под масками их всех узнаю.
Вот земля плывет под ногами: он не мог помешать мне войти в священное место, но явно намерен выдворить вон, и это вполне в его власти. Придется снова вернуть себе действительность. Стоит заставить себя забыть о его присутствии, и земля тотчас приходит в равновесие.
Уйду, отвечаю я, лишь после того как ты ответишь, отчего он умер. И не стоит говорить, что от старости, прошу, побереги свои силы и мое время.
Деревянная дверь открывается, и лабиринт снова меняет облик: гора исчезает, растворяется в сером небо, падает снег, застилая развалины вдалеке, и я с досадой думаю, что Мальмор обманул меня. Но нет! То, что с первого взгляда видится как разрушенные временем постаменты, на поверку оказывается кладбищем, как и все вокруг, седым. Что за неприличное приглашение, ну право? Отыскалось ли это место в моем воображении или, если в разрытой земле действительно можно отыскать чьи-то старые кости? Где они, твои кости, Генри? Где ты лежишь и усмехаешься с того света?
Кладбище простирается до горизонта. Едва ли оно существует на самом деле. Да, я все еще в том самом коридоре, из которого меня не пускают через закрытую дверь. Довольно, Мальмор. Эти твои игры и ранее забавляли меня. Я снова закрываю глаза. Под ногами непреложная каменная кладка. Второй раз я открываю дверь своей рукой – и вот пропитанный солнцем сад, и золотистый женский смех – мираж нергала.
Ребенок, пребывая в естественном неведении о том, сколь многого он не может, черпает силу из бескрайнего источника: неспособности разделить воображаемое и действительное. Для него не существует разницы между увидеть и придумать, потому как все, что он придумал, он способен тотчас одновременно и увидеть. Друг, которого он желал бы иметь, настолько же осязаем и как тот, что уже рядом с ним. Вместо воды он пьет нектар. Позже, когда полет во сне сменится падением наяву, а нежность материнских руки ударами о землю, истинный нектар покажется ему пресной водой. Что для него сила, для зрелого человека слабость, искажение, обман. Ах, какой пустяк обмануть ребенка, зная, что изгнание иллюзий из своего быта и так станет его целью, едва этот ребенок узнает, насколько любимая сказка лжива – и сам же ее низвергнет