Изгой. Истерзанные крылья. Тати Блэк
знакомые очертания до неузнаваемости.
Поднявшись с постели, я подошла к окну, отодвинула занавеску и выглянула на улицу. Пустынно, как и обычно утром, когда на часах нет и шести. Вздохнув, развернулась и побрела на кухню сварить кофе. Разочарование было таким сильным, что начинало есть меня изнутри.
Упрямый дождь, неспешный, как людские толпы, плывущие по парижским улицам, выстукивал мерную мелодию на крышах домов, видевших за время своего существования больше, чем я за свою – тоже отнюдь не короткую – жизнь. Стена дождя, опустившаяся на город влажной завесой, делала яркие мириады его огней расплывчатыми и призрачными.
В те редкие мгновения, когда я позволял себе отвлечься от основной цели, меня поражал вид того, что человек способен создать собственными руками. Многочисленные башни причудливых форм, тюрьмы, похожие на дворцы, и величественные купола церквей – всё это было так непохоже на мир, откуда я пришел.
Шезгарт – мрачный мир тумана и вулканов, был прекрасен в своей строгой, первозданной красоте. Разнообразные расы, населявшие его, не смели соперничать с богами в великолепии того, что те дали им при сотворении мира. У людей же всё было с точностью до наоборот.
Жители Земли считали себя всемогущими. Они придумали кучу затейливых машин и приборов, которых не было у нас, шезгартцев, но не стали от этого счастливее. Они пытались упростить свою жизнь, но вместо этого лишь усложняли её. Они строили церкви, чтобы сквозь глухие стены говорить с Богом, вместо того, чтобы обращаться к небесам в открытую. Чаще всего люди поднимали глаза к небу только для того, чтобы проклясть его за надоедливый дождь или чрезмерно яркое солнце. Они перестали быть благодарными за простую возможность жить. Но именно их эгоистичная невнимательность и позволяла мне сейчас оставаться незамеченным, сливаясь с остроконечным шпилем часовни Сент-Шапель, откуда я терпеливо наблюдал за одиноким светом в одном из окон первого этажа в доме на бульваре Пале.
Сегодня она задержалась здесь дольше обычного. Острым взором, способным прекрасно видеть даже с очень дальнего расстояния, я неотрывно следил за низко склоненной над столом головой. Что такого нашла она в этой книге, что не могла оторваться уже несколько часов? Я поймал себя на том, что невольно испытываю интерес. Это было необычно. Я так давно подавил в себе любые чувства, что считал, что уже и не способен на них вовсе. В какой-то момент я превратился из активного участника жизни в её созерцателя. Я делал то, что должно, и почти не позволял себе думать о том, что желал бы делать, если бы имел такую возможность.
Конечно, придя в этот мир в качестве одного из айранитов – элитных воинов, с детства заточенных на то, чтобы служить другим, я уже не имел свободы выбора. Я ел по расписанию, жил по расписанию, наверное, даже дышал по расписанию. Меня учили беспрекословно подчиняться чужим приказам, учили быть верным псом, учили не иметь собственного мнения. Последнее я усвоил далеко не сразу, за что в итоге и получил жестокий урок.
Мир айранитов и устои,