Пушкин. Духовный путь поэта. Книга вторая. Мир пророка. Евгений Костин
на беспрецедентный пример для мировой истории, когда такая страна, как СССР, легко отказалась от коммунистической догматики, что говорит только об одном: она, эта идеология, никогда не была культурно близка русскому народу); нет, это соперничество различных миросозерцаний, религиозных сознаний, борьбы в идеальной сфере, в создании различных моделей жизнедеятельности человека и различное же отношение к неким так называемым «высшим ценностям». Это, наконец, столкновение вокруг «человека», его внутреннего содержания, психологии, духовных ориентиров, перспектив развития.
Слов нет, на пути становления современного потребительского общества Россия догоняет постмодернистский Запад в расцвете его приоритетов и идеалов «золотого тельца» перед духовными поисками, но сам факт торможения в России капиталистических реформ и не преодоленное пока представление о «коммерции» как о не слишком достойном занятии для человека в его единственной, данной божественной силой, жизни, говорит о продолжающемся воздействии идей и идеалов русской культуры пушкинско-достоевского духа на людей этой культуры.
Задача у Пушкина была сложнейшая – развить русскую словесность в каком-то новом ключе (он видел эту новизну и понимал ее достаточно хорошо; об этом написан целый ряд глав в данной книге). Он отчетливо осознавал, что западноевропейская литература в определенном отношении исчерпала себя. На этот счет у него есть любопытные и подробные размышления, которые мы приводим в разделе о литературной критике поэта первой книги, – на что же старается ориентироваться современная ему русская литература? Колеблясь между французским и немецким влиянием, она, по мнению Пушкина, не совсем отдает себе отчета в том, в чем смысл и содержание ее собственно русской оригинальности и своеобразия.
Он ощущал и во многом рационализировал эти чувства в своих литературно-критических работах, размышляя о том, что мировая литература находится накануне серьезных изменений. Классицизм, сентиментализм, в меньшей степени романтизм себя исчерпали и завершились. Для Пушкина это было тем более очевидно, так как материал, который он старается обработать, опирается на сущности и предметы, романтизму и другим направлениям никак не подвластные. Проза Пушкина, его исторические поэмы, наконец все то, что можно отнести по разряду историко-философских сочинений, создавалось уже в рамках совершенно другого дискурса, перерастающего нарратив романтизма в первую очередь.
Пушкин незаметным образом (эта его незаметность была характерна для многих просвещенных читателей того времени: гениальность и высота его художественных открытий не были столь очевидны при жизни поэта, за исключением подходов и взглядов Жуковского, Вяземского, Гоголя) представил в русской литературе первой трети XIX века такой уровень творчества, который разом преодолевает все ограничения прежних литературных направлений и прежних способов описания действительности, привычных для русской словесности.
Стоит