Пушкин. Духовный путь поэта. Книга первая. Мысль и голос гения. Евгений Костин
что, пиша к приятелям своим, он не преминул о данном предмете своего увлечения упомянуть, как о «блуднице вавилонской». Тот разрыв между «страстью волочения» за особами другого пола, которой Пушкин предавался с упоением и был истинный знаток этого дела, – и практическим, обыденным отношением к покоренной им женщине не должен нас смущать. Поэтические строки, вызванные к жизни объектом его чувств, конечно же, имеют более расширительный смысл, чем соотнесение строк данного стихотворения с конкретной женщиной. Это стихи о преображении души человека, находящегося под влиянием любовного чувства, – они в определенном смысле имеют отношение ко всем «ста тринадцати», как Пушкин писал в одном из своих писем, влюбленностям. В этом тексте, странным и непонятным образом, отражено гораздо больше черт и настроения его будущей «мадонны», с которой он еще не знаком, жены – Натальи Николаевны Гончаровой, чем Анны Петровны Керн, которая была весьма благосклонна и к друзьям Пушкина – и к С. Соболевскому, и к А. Вульфу.
Поэт любит идеал любви и страсти больше, чем его конкретное воплощение.
Вторая половина июля (после 19) 1825 г. Н. Н. Раевскому-сыну. Из Михайловского в Белогородку или в Белую Церковь. (Черновое). Перевод с франц.
Покамест я живу в полном одиночестве: единственная соседка, у которой я бывал, уехала в Ригу, и у меня буквально нет другого общества, кроме старушки-няни и моей трагедии; последняя подвигается, и я доволен этим. Сочиняя ее, я стал размышлять над трагедией вообще. Это, может быть, наименее правильно понимаемый род поэзии. И классики и романтики основывали свои правила на правдоподобии, а между тем именно оно-то и исключается самой природой драматического произведения… Истинные гении трагедии никогда не заботились о правдоподобии. Посмотрите, как Корнель ловко управился с Сидом. «А, вам угодно соблюдение правила о 24 часах? Извольте» – и нагромоздил событий на 4 месяца.
Правдоподобие положений и правдивость диалога – вот истинное правило трагедии. (Я не читал ни Кальдерона, ни Веги), но до чего изумителен Шекспир! Не могу прийти в себя. Как мелок по сравнению с ним Байрон-трагик. Байрон, который создал всего-навсего один характер (у женщин нет характера, у них бывают страсти в молодости; вот почему так легко изображать их), этот самый Байрон распределил между своими героями отдельные черты собственного характера; одному он придал свою гордость, другому – свою ненависть, третьему – свою тоску и т. д., и таким путем из одного цельного характера, мрачного и энергичного, создал несколько ничтожных – это вовсе не трагедия. Отсюда эта принужденность и робость диалога. Вспомните Шекспира. Читайте Шекспира, он никогда не боится скомпроментировать своего героя, он заставляет его говорить с полнейшей непринужденностью, как в жизни, ибо уверен, что в надлежащую минуту и при надлежащих обстоятельствах он найдет для него язык, соответствующий его характеру.
Вы спросите меня: а ваша трагедия – трагедия характеров или нравов? Я избрал наиболее легкий род, но попытался соединить