Пушкин. Духовный путь поэта. Книга первая. Мысль и голос гения. Евгений Костин
моими мнениями общепринятому порядку (в чем и готов обязаться подпискою и честным словом) решился я прибегнуть к Вашему императорскому величеству со всеподданнейшею моею просьбою.
Здоровье мое, растроенное в первой молодости, и род аневризма давно уже требуют постоянного лечения, в чем и представляю свидетельство медиков: осмеливаюсь всеподданнейше просить позволения ехать для сего или в Москву, или в Петербург, или в чужие края.
Всемилостивейший государь,
Вашего императорского величества
Верноподданный
Александр Пушкин
На отдельном листе
Я нижеподписавшийся обязуюсь впредь ни к каким тайным обществам, под какими бы они именем ни существовали, не принадлежать; свидетельствую при сем, что я ни к какому тайному обществу таковому не принадлежал и не принадлежу и никогда не знал о них.
10-го класса Александр Пушкин
11 мая 1826.
10 июля 1826 г. П. А. Вяземскому. Из Михайловского в Петербург.
Бунт и революция мне никогда не нравились, это правда; но я был в связи почти со всеми и в переписке со многими из заговорщиков. Все возмутительные рукописи ходили под моим именем, как все похабные ходят под именем Баркова.
16 сентября 1826 г. П. А. Осиповой.
Из Москвы в Тригорское. Перевод с франц.
Вот уже 8 дней, что я в Москве, и не имел еще времени написать вам, это доказывает вам, сударыня, насколько я занят. Государь принял меня самым любезным образом. Москва шумна и занята празднествами до такой степени, я уже устал от них и начинаю вздыхать по Михайловскому, т. е. Тригорскому…
Это одно из немногих упоминаний в переписке поэта о его встрече с царем во время коронационных торжеств в Москве в 1826 году. Этому событию, достаточно важному со многих точек зрения, во второй части книги посвящена отдельная глава.
9 ноября 1826 г. П. А. Вяземскому. Из Михайловского в Москву.
Вот я в деревне… Деревня мне пришлась как-то по сердцу. Есть какое-то поэтическое наслаждение возвратиться вольным в покинутую тюрьму. Ты знаешь, что я не корчу чувствительность, но встреча моей дворни, хамов и моей няни – ей-Богу приятнее щекотит сердце, чем слава, наслаждения самолюбия, рассеяности и пр. Няня моя уморительна. Вообрази, что 70-ли лет она выучила наизусть новую молитву о умилении сердца владыки и укрощении духа его свирепости, молитвы, вероятно, сочиненной при царе Иване.
Оказывается няня, Арина Родионовна, выступила лучшим его адвокатом, обратясь к владыке небесному со стариннейшей молитвой, навеянной зверствами Ивана Грозного. Глубина пушкинского сознания поразительна тем, что он, как личность, будучи без всякого сомнения, ограничен условностями и предрассудками своего времени, с удивительной легкостью совмещает свою современность, горячую, неуложившуюся действительность и прошлое время России. Но еще более поразительно, как он определил линии развития культуры своей страны, эволюции самого человека.
Масштаб