Между Полярной звездой и Полуденным Солнцем: Кафа в мировой торговле XIII–XV вв.. А. Г. Еманов
и металлические изделия, как пользовавшиеся активным спросом в северных землях. Дело в том, что русский Север XIII–XV вв., вплоть до освоения Урала, был беден железом и лишен собственных месторождений золота и серебра [414], чем был вызван затяжной «безмонетный период», преодоленный ввозом монеты из Византии, Багдадского халифата и других стран[415]. Вывоз же драгоценных металлов из ближайших Германии, Чехии и Молдавии подлежал постоянным запретам[416]. И русские купцы отправлялись в Константинополь и Заморье отнюдь не за тканями, но за металлами и звонкой золотой и серебряной монетой.
Золото представляло, пожалуй, исходный интерес. Будучи аллегорическим замещением Солнца, оно оказывалось символом солнечного, источающего свет Юга, подобно тому, как символом «черного» Севера был соболь в его сатурновом инопонимании. В славянском мире, как впрочем, в западных, или восточных культурах, утвердилось представление о золоте как едином принципе идеального миростроительства, как инобытии высшей духовной энергии – огня, лишенного свойства сжигать, но изливавшего мягкое, духовное свечение. Византийская трактовка золота как символа вечного, невидимого мира укоренилась в русском сознании и нашла выражение в православном идеале красоты[417].
Именно поэтому большая часть импортированного золота не исчезла бесследно в кошелях купцов, но воплотилась в золотых куполах, золоченых интерьерах храмов и золотом фоне икон. Но даже и за пределами религиозного культа золото находило весьма отличавшееся от современного назначение. Как духоносное средство золото могло избавлять от самых тяжких заболеваний сердца и проказы. «Питьевое золото» (aurum potabile) спасительно влияло на светлую желчь.
Золото испанского и далматинского происхождения, отмеченное порой клеймом цекк Генуи и Венеции, отправлялось в Северное Причерноморье и, главным образом, в Кафу в виде слитков, фольги или скани [418].
По двум актам Самбучето конца XIII в. значилось 98 унций (2,59 килограмма) золота, поступившего в Кафу с генуэзской навой[419]. Подобный товарный вид металла делал его легко обратимым в ремесленную сферу и потому пригодным для ювелиров и золотых дел мастеров.
Пожалуй, еще чаще золото встречалось в Кафе в виде монеты самой различной атрибуции: тут были венецианские цехины[420], узнаваемые по фигурам Святого Марка и коленопреклоненного дожа, и кипрские безанты[421]. Здесь обращались геновины[422], с неизменным порталом, обозначавшимся по-лигурийски “Janua”, то есть «Генуя», говорящим символом Лигурийской республики, и бизантины Триполи[423]. Там встречались флорины[424], отличимые по геральдическим лилиям, знаку Флоренции, и образу Иоанна Крестителя, и византийские иперпиры[425].
На месте средневековой Кафы в конце XIX–XX вв. найден не один клад, заполненный золотыми венецианскими дукатами, относящимися к длительному периоду, начиная с правления дожа Франческо
414
Джовио, Паоло. Книга о московитском посольстве / Пер. со староит.
415
416
417
Icona: volto del mistero. – Milano: La casa Matriona, 1991. – P. 41–46. Cp.: Аверинцев С. С. Золото в системе символов ранневизантийской культуры // Византия. Южные славяне и Древняя Русь. Западная Европа. Искусство и культура. М., 1973.
418
Actes des notaires génoises de Pera et de Caffa de la fin du treizième siècle (1281–1290) / Pub. par
419
Gênes et l’ Outre-Mer. T.I. Les actes de Caffa du notaire Lamberto di Sambuceto 1289–1290 / Ed. par
420
ОНГЭ. Книга поступлений (1893–1910). – Л.22–23. – № 7; Л.25. – № 6; Л.108. —№ 216.
421
Gênes et l’ Outre-Mer. T.I. Les actes de Caffa du notaire Lamberto di Sambuceto 1289–1290 / Ed. par AL
422
423
Gênes et l’ Outre-Mer. T.I. Les actes de Caffa du notaire Lamberto di Sambuceto 1289–1290 / Ed. par AL
424
Studi e documenti su Genova e l’ Oltremare / A cura di
425
Gênes et l’ Outre-Mer. T.I. Les actes de Caffa du notaire Lamberto di Sambuceto 1289–1290 / Ed. par AL