Между Полярной звездой и Полуденным Солнцем: Кафа в мировой торговле XIII–XV вв.. А. Г. Еманов
главой, обрел истины отнюдь не в «Талмуде», но в языческих древнерусских верованиях. Знавший, что такое достаток, он осудил имущественные притязания церкви, как торгующей именем Дьявола, и признал единственно верным культ Матери Земли [709], с его санкцией только того богатства, которое дает небесный бог в качестве дара за верное служение земле.
Еще драматичней духовный опыт тверского купца Афанасия Никитина. Убедившийся в том, что в полуденных странах нет блаженной земли вечного счастья, что русская земля «самая благословенная», и «на этом свете нет страны, подобной ей», но только «мало в ней справедливости»[710], он заканчивает свое «Хожение» полной непостижимостью: мусульманской молитвой на арабском языке, записанной русскими буквами[711]. В этом аффективном порыве – сокровенная мольба человека, мучавшегося своей вненаходимостью, остро ощутившего при вступлении на русскую почву свою потерянность для провидения, которое хранит только преданных отчей земле. Впрочем, Афанасию Никитину посчастливилось умереть среди единоверцев, тогда как многим его соотечественникам не довелось вернуться, погибнув от грабителей, а еще чаще, умерев в расцвете лет от эпидемий где-нибудь в Токате, Бурсе, или Крыму[712]. Вот – оборотная сторона надежд на благосклонность судьбы и успех.
Вообще, человеческая незащищенность характерная для той эпохи, должна была усиливать религиозную мотивацию устремленности в иные земли, будь то Север, или Юг, как особого рода подвижничества, сближавшегося с крестной жертвой Христа.
В любом случае, деятельность торговых людей, «из греков», или «из варягов», была служением некоему общему идеалу, содействием процветанию. С ними по тем же самым путям распространялись новые знания, достижения в технике и культуре. «Из греков» в северные страны приезжали художники, искусные мастера, деятели культуры и искусства, как знаменитый Феофан Грек, учитель Андрея Рублева; как литейщик Борис Римлянин, с которого в России началась отливка пушек[713]; как монетчик Джакомо, положивший начало чеканке золотой монеты Московии; как Алевиз Новый, Аристотель Фиорованти, Пьетро Антонио Солари, создавшие каменный кремль[714], а до этого работавшие в Крыму[715], и многие другие.
Культурная контаминация, ощущавшаяся гораздо глубже, чем может показаться на первый взгляд, была прямым следствием этого обмена. Ее проявления уловимы в языке и этикете, эмблематике и орнаментации, моде и гастрономии. Уже в позднее средневековье никого не удивляло присутствие виноградной лозы в северной резьбе по дереву и кедрового ореха в южной глиптике, распространение «итальянского» трехстворчатого окна в северных постройках и луковицевидных деталей в южной архитектуре. Никто не поражался тому, что каменные древнерусские крепости воспроизводили образцы итальянской фортификации, а крытые позолотой купола католических храмов подражали восточнославянскому обычаю, что знать северных народов облачалась в шелка
Никитин, Афанасий. Хожение за три моря / Изд. подгот.
Там же. – С. 17.
Памятники дипломатических сношений Московского государства с Крымскою и Ногайскою ордами и с Турцией (1474–1505) / Изд. подгот.
Там же. С. 23.