Три поэмы. В критическом сопровождении Александра Белого. Леонид Завальнюк
сродни романтическому бунту против несправедливости Бога, его «равнодушия» к физической смерти человека:
А он (врач) стоял ненужный, словно тень,
И столько равнодушья в постной мине!..
Он был доволен, очевидно, тем,
Что он ни в чем формально не повинен.
Этой «максимой» и вызвано переживание оставленности, когда есть только «одиночество – как камень». Религиозное «подводное течение» выйдет на поверхность в конце поэмы неожиданным пассажем о «Храме божьем с колоколенкою древней». Она «два века / Сверху вниз смотрела/ На землю, на дома и на людей», а вот теперь «поселилась в клиросе тоска. И паствы нет». Внешне, т. е. в чисто фабульном отношении, пассаж кажется чужим, немотивированным, подтверждая тем самым, что на бесчувственного «лекаря» ложится особая нагрузка. Именно он, его безразличие вызвало в герое страстное желание стать…врачом.
Я б, может, стал
Таким врачом со злости,
Каких на свете не было еще.
Разговор о враче возобновляется в «Главе второй». Любопытно, что автора особо волнуют глаза лекаря. Трижды говорится, что они «бутылочно-зеленые». Зеленые глаза считаются большой редкостью. Бутылочно-зеленый цвет – холодный. В таком качестве они вполне соответствуют холодному темпераменту лекаря. Но зеленые глаза могут восприниматься иначе. Католикам известен документ под названием “Послание Лентула”. В нем упоминается, что взгляд Христа – прямой, пронзительный, глаза сине-зеленые, выразительные. Вполне возможно, что именно это значение первично. Окуджава, с которым Завальнюк был знаком, пел «Господи, мой Боже, / Зеленоглазый мой!». Дополнительные ассоциации вносит легкий штрих надмирной сущности лекаря:
Ты стар и слаб.
Я промолчу.
Я скрою.
Но если б к прошлому тебя я возвратил,
Ты б за дорогой моего героя,
Должно быть, слишком пристально следил.
Не только пристально, но и со злорадством по поводу неудач героя, поддерживая и усиливая тем самым скрытый мотив связи героя с богом и бунта против него.
С помощью всех этих едва уловимых оттенков обрисовывается вопрос о бытии человека: пока был Бог, все было просто. Когда он стал «стар и слаб», все усложнилось. Проблематика, как видим, лежит в стороне от политики, столь близкой «шестидесятникам». Завальнюка волнует не частное (отношения власти и человека), а общее – как жить в присутствии смерти. Это и есть поиск пути.
На этом пути и происходят неожиданные вещи. К главной из них и переходит автор, «танцуя от печки» – от богов:
Мы холодны к богам, что дали греки,
Другим огнем, по-новому, горя,
Мы чтим любовь,
Что запрягает реки,
Рождает пресноводные моря…
То есть речь о любви. Она ушла из мира (за реки и моря). Потому на героя поэмы она может только «свалиться». Именно таким способом «нежный полудетский профиль/Ему весь мир однажды заслонил». Об этой девочке еще будет два-три раза упомянуто,