Похищение Эдгардо Мортары. Дэвид Керцер
чтобы в нее можно было поверить. Единственная наиболее влиятельная церковная статья о захвате Эдгардо, которая появилась на страницах Civiltà Cattolica в ноябре 1858 года и отрывки из которой впоследствии приводили другие католические газеты по всей Европе, рассказывала о чудесном превращении, постигшем мальчика, как только тот переступил порог Дома катехуменов. Таинство крещения полностью переменило ребенка:
“Ум его гораздо острее и восприимчивее, чем обычно можно наблюдать у мальчиков, не достигших семи лет”. Войдя в Дом катехуменов, “он весь так и засветился счастьем. Он заявил, что не желает ничего лучшего, чем быть христианином… А в его отношении к родителям перемена произошла почти мгновенно”. Он принялся умолять директора, чтобы тот ни за что не отдавал его родителям: “Он просил, чтобы его растили в христианском доме, чтобы избегнуть тех соблазнов и, возможно, даже насилия, которые, скорее всего, ждали его под крышей отцовского дома”.
В том материале из Civiltà Cattolica обозначалась центральная тема католической версии событий: Эдгардо обрел нового отца. “Я крещеный, – говорил он, – я крещеный, и теперь отец мой – папа римский”.[85] Появилась у него и новая мать – Пресвятая Дева Мария, и новая семья – la grande famiglia cattolica [ит. “большая католическая семья”].
Однажды, согласно еще одной католической публикации, рассказывавшей о первых встречах Эдгардо с отцом в Доме катехуменов, “отец напомнил ему о четвертой из Десяти заповедей, а именно – что нужно чтить и слушаться родителей, а потому он должен вернуться домой. «Я буду делать, – отвечал мальчик, – в точности то, что говорит мне святой отец. Вот он» – и показал на бюст правящего ныне папы римского”. А еще как-то раз, заметив лежащее неподалеку монашеское одеяние одной из сестер (он знал, что оно принадлежит матери еще одного мальчика, тоже неофита в Доме катехуменов), он немного помолчал, а потом грустно проговорил: “Ах, если бы и моя мать тоже облачилась в одежду сестры!”[86]
Если Эдгардо и вправду говорил отцу, что не хочет возвращаться с ним домой и что теперь он считает своим настоящим отцом папу римского и хочет посвятить всю жизнь обращению евреев в христианство, то ни одного из этих заявлений Момоло, похоже, не слышал. Его собственные впечатления от встреч с сыном резко отличались от того, что писали в католических газетах, и его заботили отнюдь не мысли о том, во что теперь верит его сын, или о его якобы чудесном обращении. Момоло думал в первую очередь о препятствиях, которые вставали на его пути, пока он добивался от церковных властей освобождения Эдгардо из плена.
В начале сентября, после нескольких свиданий с Эдгардо, Момоло получил новые дурные известия. Эксперты из еврейской общины Рима подготовили требуемый документ для папы, приведя там цитаты из двадцати разных церковных авторитетов, призванные убедить его святейшество в том, что Эдгардо необходимо вернуть семье. Седьмого сентября делегация от еврейской общины подала этот документ кардиналу Антонелли. К их удивлению,
“Edgardo Mortara”.