Мужчине 40. Коучинг иллюзий. Леонид Кроль
Это тоже относится к вопросу о рефлексивной площадке и о дальнем свете. Вопрос в том, чтобы это было регулярно.
Раскачивание стереотипов, застывшего образа себя в возрасте 15 лет. Принуждение к миру с собой вместо бега с отворачиванием от себя.
Согреть его сложно, убедить сразу – невозможно, поэтому идет бодание. Хочу до него донести: «Куда бы ты ни шел, ты стоишь на месте», «Тебя нет, пока ты боишься паузы».
Автор. Мы вместе рассматриваем вашу мифологию, которая построена на месте реальности. Я совершенно не утверждаю: реальность лучше или…
Рудольф. Реальность гнусна. Просто гнусна: не лучше, не хуже.
Автор. На месте этой реальности есть чужие другие мифологии, которые могут отражать грани реальности. Вопрос: можно ли путем принятия и других мифологий взять что-то еще из реальности?
Автор. Мы сегодня в вашей мифологии, так как я с удовольствием в нее погрузился. И это пример того, что у нас разговор на вашей почве. Можно ли интервал между 15 и 65 заполнить чем-то осмысленным?
Нужно найти вкус к реализации и созданию проекта 25–40-летних. Поверьте, это очень увлекательно – строить новый проект, в котором участвуют взрослые люди. Если бы я сейчас вернулся в какой-то возраст, то это 35–38 лет.
Рудольф. Взрослые проекты? Удовольствие от стройки? (Пауза.) Не знаю. Может быть.
О цинизме. Фантазии
Что такое цинизм в исполнении Рудольфа? Скепсис, желчь, горечь, что все проходит, имитация – почти все, что ни копни. Из какого сора, духов или темноты рождаются переживания, неизменно двигающие этого героя к тому, чтобы хмуриться, отворачиваться, ворчать, скалиться, вскакивать и ходить по комнате, пристально смотреть в телефон или еще что-то достаточно неживое, чтобы не ждать от него подвоха?
Не сказать, чтобы он обо всех говорил плохо, – скорее он говорит так, как будто съел кислое, чуть поперхнулся, но вообще-то хотел сказать о другом, а об этом – каким-то случайным поворотом, скороговоркой, переходящей в обстоятельность.
Кажется, что он все время с горечью прощается с тем, что только что было его. Другие люди живут в квартире, считают ее своей, у них еще и дача есть, или там магнитофон, уж по крайней мере носовой платок – точно их. Не так у Рудольфа. Он проходит через быт, как рыба проплывает по воде: вроде как коснулся, но сейчас уже где-то в другом месте. Я как-то спросил его из любопытства про то, как он обращается со своим бельем. Ответ меня не удивил: трусы и носки он покупает недорогие и после носки выбрасывает.
Его логику я понимаю: не стирать же, не вступать же в отношения с предметом, а тут еще и думать придется, связывать вместе порошок, воду, кнопки, но главное – обязательную последовательность действий. Заложил в машину, потом надо вынуть и еще просушить. Это сколько же обязательств на себя вешать.
Думаю, у него кредит на все, что только можно: он надеется всерьез, что банк разорится, платить не придется, и будет его торжество – привычный уклад, в который другие дураки верят, распадется.
Цинизм – это постоянное ожидание непостоянства, худшего исхода из возможных.