Козацкий шлях. Алексей Челпаченко
дань в виде власоедов и клещей.
Шама́й издали свистнул, и тут же верный Гайду́к ответил ржанием, отделившись от других лошадей. Сняв путы, полковник, сминая прибрежный лопушатник, завёл коня в воду по самое брюхо, выбрав незамутнённое место. Аргамак долго стоял неподвижно, вздрагивая от наслаждения всей шкурой, в то время как прохладные струи ласкали его искусанный оводами беззащитный и нежный живот. Избирая струю посвежее, конь медленно и с наслаждением цедил воду через губы, а напившись, долго ещё не хотел выходить, играя, мутя воду и разбивая копытами собственное отражение, покуда Шама́й не подвязал ему к морде торбу с овсом.
Пока конь, потряхивая головою, хрустко жёвал, полковник растёр его насухо и всего ощупал самым тщательным образом. Умное животное стояло покойно, послушно давая ноги. После этого в ход была пущена щётка со скребницею и влажный кусок сукна, а уж напоследок чистою тряпицею, смоченной в воде, полковник заботливо протёр коню глаза и ноздри, так что Гайду́к довольно фыркнул ему в самое лицо. Потрепав преданного аргамака за выгнутую шею, Шама́й пожелал ему здравия и отвёл к коноводам. Затем, за отсутствием джуры, пришлось полковнику то же самое проделать с двумя другими своими конями
Покончив с лошадьми, принялся Шама́й за оружие. Усевшись на накрытую попоной кульбаку, допреж всего взял он в руки свою любимицу – саблю, которая, будучи редким творение наивысшего оружейного мастерства, имела такую удивительную историю, что заслуживает отдельного рассказа.
…Начало для будущего меча положил потомственный коваль из древней касты железных дел мастеров, спустившейся в Пенджаб с Гималайских гор. Простояв сутки у печи, отлил он по одному ему ведомой пропорции руды и древесного угля булатную заготовку самого высокого свойства и вскоре весьма прибыльно сбыл купцам.
Уже побелела голова и у внука того коваля, а железо в своём первозданном виде всё ещё кочевало по белому свету. Ещё не сделавшись благородным оружием, слиток многократно обагрился кровью, ибо этот булат ценился столь дорого, что в самой Индии за выкованный из него клинок давали двух слонов! Но индийские мастера с таким старанием прятали свои секреты, что, в конце концов, утеряли их сами. И только за несколько лет до того, как сабля попала к Шама́ю, стесняемый нуждой, оружейник Мехмет из Карабели, что под Измиром, решился ковать клинок из родовой ценности – слитка булата, перешедшего к нему от отца и деда.
Затворившись с сыном-подмастерьем в подвале, мастер там же, не видя божьего света, ел, спал, творил намаз и ковал. В полумраке, только по цвету определяя нужную степень жара заготовки, раз за разом изгибал он её и терпеливо проковывал. Одна оплошность, и лист булата, цены необыкновенной, мог превратиться в кусок железа, годный разве что на напильники.
Не мало спустя, определил Мехмет, что ковка закончена. Известное время потребовалось на закалку клинка. Это действо, так же творившееся каждым оружейником скрытно