Хохот демиурга. Плаха и Веха. Максим Шешкаускас
отвечает на звонок. Долго слушает, потом что-то говорит, суетливо и взволнованно встает и отходит к окну.
Делаю ещё несколько глотков, дожидаясь поэта и соображая, что же с ним делать… Откровение все не является.
Ганин, не отрывая ухо от телефона, подходит и, прикрывая микрофон рукой, говорит:
– Веха, всё завертелось слишком быстро. Извини, надо бежать, выступление через двадцать минут.
Протягивает мне руку и, пока я соображаю, что происходит, не дожидаясь рукопожатия, залпом выпивает половину стопки и уходит.
Когда я допиваю своё пиво, остатки водки поэта и расплачиваюсь, от моей единственной тысячи остается шестьсот шестьдесят рублей…
На привокзальную площадь выхожу, не понимая, что делать дальше. Кругом снуют люди, каждый с какой-то целью спешит, мне идти некуда. Смотрю на ларёк с шавермой, перевожу взгляд в небо, на белый след пролетающего самолёта, и откровение наконец посещает меня…
Всё становится понятным – я вижу достаточно крупного человека, будто на расстоянии вытянутой ладони вижу его красное лицо – высокий лоб, выпученные глаза, чёрной сажей размазанную по щекам щетину. Вижу его захламленную квартиру, даже маршрут до неё, включая цвет ветки и нужную станцию метро, хотя понятия не имел, что в метро есть ветки, и они цветные.
На эскалаторе в подземелье спускаюсь спокойным – хорошо, когда Господь руководит тобой…
Плаха II. Приземленный Банане и космос без Гагарина
МКАД не лучшая тропа для прогулок. Иду вдоль обочины по потоку и поминутно оглядываюсь, не раз возникало желание развернуться, вернуться к автомобилю (если его ещё не эвакуировали, конечно), позвонить на работу, сказать, что болен, взять отгул, отпуск, отдохнуть и всё тщательно обдумать.
Уже не раз я взывал к себе остановиться и больше не пороть горячку. Сам же обрываю свой трусливый голос, успокаиваю, доказываю, что без горячки никак нельзя, что без горячки закончится тем, что завтра я снова буду на работе, а послезавтра, и уже никогда, не прощу себе слабохарактерности. Не прощу того, что не решился поддаться сиюминутному порыву.
Чтобы взбодриться, я представляю, как буду писать книгу. О чём она будет, пока не понимаю, но уже знаю, как она будет написана. Она будет как джаз. Как джазовая мелодия – пульсирующий ритм задаст тихий контрабас; подхватят духовые – труба и внешне похожий, но совсем другой саксофон. И импровизация – свободный звук под заданных контрабасом ритм.
И вот под сигналы проезжающих мимо автомобилей я оставляю не только МКАД, но и сомнения. Но всё же даю высказаться и отчасти прислушиваюсь к рациональному себе. После совещания всех внутренних голосов план созревает такой: бросать свою прежнюю жизнь определенно нужно, и определенно в данный момент, но чтобы с голоду не умереть только что рождённым в новой ипостаси, во-первых, надо продать машину, во-вторых, сдать в аренду квартиру.
Решить обе задачи поможет Анатолий Викторович: Тоха – для знакомых, продавец по жизни.
Тоха круглый год носит загар, будто только что приехал с курорта, хотя просто посещает солярий. Тоха из тех самых «понаехавших»,