Голос и звук. Мария Максимова

      Им не удастся меня убедить

      беглым течением красноречивой строки,

      научить вычурным поклонам, изысканной маете –

      натягивая среди ночи на голые плечи пиджак,

      не прохриплю о согласии на неродном языке.

      Мягкая пыль стелется бахромой,

      рваный край жизни набухает воровскою пеной,

      отвесные скалы лижут взгляда ладонь,

      голод скребется черствою коркой по звериному чреву.

      Кормчий – отсутствие силы, побег омелы в руках,

      гибкое просторечие червленой тяжелой лозы, –

      скольжение по небритой щеке назойливой медоточивой слезы

      подобно полету ангела по стеклянному разогретому небу.

      Настоящее дело стелется как трава,

      никнет ракитою в лоно лесных запруд.

      Зверь, что крадется по следу, знает волчьи права

      и не останется там, где его запрут.

      Это тело, что ждет и стареет,