Лабиринт Ворона. Наталья Солнцева
а наставнику предложили надеть костюм вельможи петровского времен: кафтан, расшитый серебром камзол, кружевная рубашка, парик, башмаки с пряжками. Развеселая компания отправилась на Сухаревскую площадь…
Матвея неудержимо влекло к башне. Вернее, на то место, где она когда-то стояла. Он не заметил, как оторвался от ребят, и внезапно его со всех сторон обступила тишина. Человек в треуголке, проходивший мимо, чуть не задел его длинным плащом. Шел снег. Здания вдруг уменьшились в размерах, мостовая стала узкой и грязной, все вокруг изменилось… Сквозь пелену летящих снежинок он увидел идущую впереди женщину в накидке, отороченной мехом. Та опалила его взглядом своих угольно-черных глаз, поманила за собой…
– Куда ты меня ведешь? – крикнул Брюс.
Женщина не обернулась, только ускорила шаг. Он замешкался… и тут его позвали. Он обернулся на голос, а женщина исчезла…
– Хотите пить? – спросил парень, переодетый Оборотнем, и протянул Матвею банку с пивом.
Матвей в костюме Брюса, как он окрестил свой наряд, пришел в себя и покачал головой. Он пытался разглядеть в темноте очертания башни, но та тоже будто растворилась в сумерках…
Теперь, по прошествии четырех лет, образ той женщины в накидке, отороченной мехом, вновь проник в его сознание, выплыл из забвения и овладел его мыслями. Ему вновь захотелось отправиться туда, куда она звала его… Жаль, что нельзя повернуть время вспять.
Он все чаще думал о той странной незнакомке, представлял ее лицо, дорисовывал то, чего он не мог знать о ней, – происхождение, род занятий, характер, привычки. Иногда ему казалось, что она похожа на Астру…
– Я иду за тобой! – шептал он… и просыпался в холодном поту.
Возможно, так и было. Возможно, она отыскала его, чтобы… чтобы… Разгадка дразнила его призрачной близостью, рассыпалась по зеркальным коридорам памяти. Зря он смеялся над Астрой, упрекая ее в нелепой привязанности к «венецианскому зеркалу», в котором, по ее словам, жил ее двойник! Разве он сам не является двойником Брюса в этом мире, обильно начиненном всевозможными техническими штуковинами, гораздо более сложном и опасном, чем жестокое наивное время петровских реформ? Граф был провидцем… но чего-то он не предусмотрел. Или наоборот? Брюс видел то, что являлось недоступным для всех остальных… даже для его царственного покровителя?
Беспокойный сон, полный мелькающих видений, сменялся провалами в глухую черноту, бездонными, как ночное небо. Матвей терял самого себя в круговороте отражений и образов, разворачивающихся перед ним картин из чужой жизни…
Вот отчаянно рыдает в дворцовой спальне пышнотелая царица Екатерина, ломает руки, взывает то ли к милосердному Богу, то ли к венценосному супругу. Зачем обрек ее на горькие страдания? Зачем заставил глядеть на мертвую голову милого друга, красавца-камергера Вилли Монса? Высоко взлетел бывший адъютант и камер-лакей[4], забылся… обнаглел. Вздумал у царя под носом блудить, да не с кем-нибудь,
Камер-лакей – старший лакей при царском дворе.