Журавлиный крик. Василь Быков
фоне стоял обнаженный, взлохмаченный человек и, глядя в сторону, хмурил брови.
– Давид! – между тем объявил Фишер. – Знаменитая статуя Микеланджело. Вспоминаете?
Но Карпенко ничего не вспоминал. Он еще заглянул в книжку, окинул недоверчивым взглядом Фишера и сделал шаг вперед. Нужно было спешить, чтобы засветло выбрать место для ночного дозора, и старшина торопливо зашагал дальше. А Фишер озабоченно вздохнул, расстегнул противогазную сумку и бережно положил туда книгу рядом с куском хлеба, старым «Огоньком» и патронами. Затем, как-то сразу повеселев, уже не отставая, пошел за старшиной.
– Вы что, взаправду ученый? – почему-то насторожившись, спросил Карпенко.
– Ну, ученый – это, может, чересчур громкое определение для меня. Я только кандидат искусствоведения.
Карпенко немного помолчал, стараясь понять что-то, а потом сдержанно, словно опасаясь выявить свою заинтересованность, спросил:
– Это что? По картинам спец или как?
– И по картинам, но, главным образом, по скульптуре эпохи Возрождения. В частности, специализировался по итальянской скульптуре.
Они поднялись на пригорок, из-за которого открылись новые, уже затуманенные вечером дали – поле, ложбина, покрытая кустарником, далекий ельник, впереди у дороги – соломенные крыши деревни. Рядом, у канавы, качая на ветру тонкими ветвями, жалобно шелестели порыжелой листвой березы. Они были толстые и, видно, очень старые, эти извечные сторожа дорог, с потрескавшейся, почерневшей корой, густо усыпанные шишками наростов, с вбитыми в стволы железнодорожными костылями. У берез старшина свернул с дороги, перепрыгнул заросшую бурьяном канаву и, зашуршав по стерне сапогами, направился в поле.
– А он что, этот голый, из гипса вылеплен или как? – спросил он, сделав явную уступку невольной своей заинтересованности. Фишер сдержанно, одними губами снисходительно улыбнулся, словно ребенку, и пояснил:
– О нет. Эта пятиметровая фигура Давида высечена из цельного куска мрамора. Вообще гипс для монументальной скульптуры в древности и во времена Ренессанса мало применялся. Это уже распространенный материал нового времени.
Старшина снова спросил:
– Говоришь, из мрамора? А чем же он такую глыбу высек? Машиной какой-нибудь?
– Ну что вы? – удивился Фишер, шагая рядом с Карпенко. – Разве можно машиной? Безусловно, руками.
– Ого! Это же сколько нужно было долбить? – в свою очередь, удивился старшина.
– Два года, с помощниками, конечно. Нужно сказать, что в искусстве это еще небольшой срок, – помолчав, добавил Фишер. – Александр Иванов, например, работал над своим «Мессией» почти двадцать два года, француз Энгр писал «Родник» сорок лет.
– Смотри ты! Наверно, трудно. А он кто такой, этот, что сделал Давыда?
– Давида, – деликатно поправил Фишер. – Он итальянец, уроженец Флоренции.
– Что – муссолинец?
– Да нет. Он жил давно. Это знаменитый художник Возрождения. Величайший из великих.
Они