Кукловод судьбы. Светлана Волкова
Он и к морю пробьется, и Кситланию подгребет под себя, и Элезеум, и остатки Занду. – Парень употребил исконное название южных соседей на их родном языке, давно забытом на Ремидее. – Вот увидите, доберется война и до Гевазийских равнин. Тогда и хлынут беженцы. Сколько наших осело в Зандусе – теперь не счесть. У меня вон кузен женился на зандуске, да и остался у ее семьи. Гостеприимный народ эти южане, ничего не попишешь. Хотя бабам у них до наших далеко», – он покосился на Эдеру, которую давно заприметил – но помалкивал. Может, думал, так и должно быть, что она притулилась в уголке и незаметно слушала их речи.
«Уж не понимаю, пошто кузен сунулся там жену искать, чем свои бабы плохи были. Теперь вот драпает наверно со всем скарбом, что успел на горбу сволочить, своем да женином. Свалится на шею братьям, с женой и дитями. На дитёв-то коситься наш люд будет, на полукровок. Война ж таки. Да все не так коситься, как там. Все ж не они наши поля топчут да дома громят, а мы их. Нам на них глядеть полегче, чем им на нас».
Сам матрос так и косился на Эдеру. Тут и остальные заметили ее. Лорд Арден глянул так, что у нее вылетел из головы грешный угольник, который она якобы ищет.
«Кажется, леди соскучилась в одиночестве и пришла послушать ваши байки, капитан. Пожалуй, вы можете вернуться на ночлег в свою каюту, а леди останется здесь, раз ей с нами кажется веселее. Не так ли?»
Гакнул дружный смех: матросы оценили непристойную иронию аристократа. Эдера пулей выскочила на палубу, помчалась в каюту капитана и заперлась на засов. Словно и правда боялась, что ее выставят ночевать в трюме.
Здесь она не присочинила – капитан уступил ей свою каюту. Не ахти какую роскошь, три на четыре метра. Но здесь была и койка – монастырские все-таки жестче! – и умывальник, и письменный стол с капитанскими принадлежностями. Эдера досконально осмотрела и ощупала их в первые же минуты на судне, не успела «Красуля» отдать швартовы. Хотя клятвенно обещала капитану не прикасаться к его вещам.
Следующее письмо предназначалось Розали. Эдера не хотела повторяться: каждой из подруг писала о разном, уверенная, что они будут зачитывать друг другу ее послания. Поэтому она не скупилась на красочные детали, неважно – подлинные или вымышленные. Розали она собралась описать Ларгус и главное потрясение жизни – городской торжок.
«Хвала Создателю, прежде чем забиться в чрево речного чуда-юда, удалось мне попасть на городской торжок. Эх, Рози! Каждый год сестры водят нас на экскурсию в Ларгус, да показывают всякую чепуху: дворец князя-наместника, храмы Создателя, центральную площадь. А рынок за версту обходят. Теперь понимаю, почему так. Насмотрись мы на такое изобилие тряпок – месяц будет не до сна и учебы! А сестрам – и того пуще. Мы-то школу окончим и наберем себе полные шкафы тряпок. А им до смерти в серых балахонах ходить, и в гроб в тех же балахонах ложиться!»
Язычок Эдеры был остер и беспощаден что на словах, что в письме. Рынок и вправду потряс ее. Ларгус был портовым городом