Мандарин на снегу. Ольга Теплинская
ет нервы. Нервы мне были нужны, шарф тоже и я мужественно приступила к этому изнурительному для меня процессу.
Шарф вязался долго и трудно. Пряжа, которую мне настоятельно рекомендовала уставшая продавщица, как самую модную в этом сезоне, была ярко-оранжевого цвета.
Последний раз спицы я держала в руках в далеком детстве. Когда вся жизнь представляется ярким праздником, когда кажется, что именно в твоей судьбе будет и прекрасный принц и старинные замки (ну и что, что в нашей стране их никогда не возводили?) и дальние странствия в сказочно-красивые страны… Надо только закончить школу и институт, а уж все остальное не заставит себя ждать.
«Что же я тогда вязала – то?» – задумалась я. Помню, что получалось легко и красиво. Все хвалили. У меня всегда все получалось. Или не всегда? Или хвалили меня чаще, чем у меня получалось?
Воспитывала меня, в основном, бабушка. Мама была, как она себя называла – «боевой подругой». Не подумайте, чего плохого. Просто мой папа был военным, и ему часто приходилось менять города, а мама всегда была с ним. Маленькую меня брали с собой. Но после того как я чуть не умерла в далекой жаркой республике и доктор сказал, что климат этот девочке абсолютно не подходит, приехала моя бабушка и увезла меня в большой город.
Большой и строгий город Ленинград. С серыми домами, серыми мостовыми, с серым небом, серой Невой и серыми хмурыми людьми. Бабушка тоже была серой и строгой.
Каждое утро она ставила передо мной большую тарелку манной каши с кусочком желтого масла и с неизменными словами: «Ешь, пока горячо и вкусно!»
Манную кашу я ненавидела, только никогда об этом не говорила. Хотя, может, если бы я сказала, бабушка не давала бы мне ее по – утрам. Я возюкала желтый кусочек масла по белой массе, представляя, что это кораблик, которому надо обязательно выбраться из этого вязкого манного болота. Кораблик становился все меньше, и тогда я вычерпывала его ложкой и быстро прятала за щеку, чтобы его не поглотила белая топь.
Масло противно таяло во рту, не давая проглотить себя. Так я сидела какое – то время, раздувая щеки и тараща глаза, пока на меня не обращала внимания бабушка.
– Татьяна! Что опять? Надо обязательно все скушать! Посуда любит чистоту! А манная каша очень полезна. От нее дети растут здоровыми и сильными. Ты же хочешь стать здоровой?
Про здоровье в том далеком возрасте еще не думалось. Хотелось стать красивой. Это я помню.
Мы с Надей – подругой и соседкой по коммунальной квартире, очень любили рассматривать старые журналы мод с нарисованными моделями. Каждая старалась быстро выкрикнуть: «Чур, это я!» и ткнуть пальчиком в понравившуюся нарисованную манекенщицу. И появлялось осознание того, что вот такая в точности ты и вырастешь: высокая стройная и абсолютная красавица в бальном платье.
Сейчас я понимаю, что у меня была самая замечательная бабушка в мире. И никакая она была не суровая, иначе, как бы я стала такой захваленной и заласканной?
Мама, приезжая редко, каждый раз на несколько дней, тискала меня и сюсюкала, забывая о том, что мне уже не два годика:
«Танюсенька, Танюлечька, малышка моя!»
Я мужественно терпела, позволяя обращаться с собой, как с маленькой. Мама была яркой, веселой, шумной. Ослепительная блондинка с тонкой талией всегда перетянутой затейливым ремешком. От нее пахло духами, и похожа она была на нарисованных красавиц из журналов мод.
Мне привозились платья сумасшедших расцветок и разноцветные банты, которые мама любовно вплетала в мои жиденькие волосы. На фоне серого города такие яркие одежды смотрелись пестро и нелепо. Чувствовала я себя в них неуютно и страдальчески смотрела на бабушку, ища в ней сочувствия. Но бабушка, сурово глядя на мои обновы, только прикрывала глаза и еле заметно качала головой, мол: «Терпи, Татьяна!»
И я терпела. И послушно выходила с мамой на улицу, стараясь не смотреть на соседок во дворе. Хотя даже мои разноцветные бантики понимали, что не к месту они здесь.
И мы гуляли вдоль каменных серых набережных, любуясь на то, как серое небо отражается в серой воде каналов. И обязательно приезжали в Зоопарк к унылым, пожелтевшим белым мишкам. Мама радовалась, и я старательно делала вид, что и мне весело. Я даже хлопала в ладоши, как делали другие дети, когда несчастный белый медведь вылезал из грязной лужи и лениво царапал старую автомобильную шину.
– Танюсик, а пойдем в кафе и съедим большую порцию мороженого? – счастливо улыбалась мама.
– Пойдем, мамочка! – прыгала я, понимая, что через несколько дней у меня начнется ангина и бабушка будет ставить мне компрессы с вонючим камфорным маслом.
И мы сидели в стеклянной кафешке, я болтала ногами, обутыми в красные сандалии и давилась ледяным мороженым.
Хотя, может, если бы я сказала маме, что не люблю его, она бы меня им не кормила?
Еще был обязательный поход в театр, все равно в какой, но театр был главным пунктом нашей культурной программы. Театры я любила. Все равно, какие. Мне нравилось все: и с самого утра жить в ожидании чуда, и наряжаться, и вплетать в мои серенькие волосики