Двойник. Жозе Сарамаго
Максимо Афонсо. Пока они спускались по лестнице в столовую, к ним присоединились коллега-математик и учительница английского, на этот обед директорский стол был уже полностью укомплектован. Ну что, спросил математик, когда директор и англичанка прошли немного вперед, как вы себя сейчас чувствуете. Хорошо, очень хорошо. Вы с ним о чем-то беседовали. Да, он пригласил меня в кабинет и попросил не говорить больше о преподавании истории вверх тормашками. Как это – вверх тормашками. Образно выражаясь. А вы, что вы ему ответили. Я в сотый раз объяснил ему свою точку зрения и думаю, что в конце концов мне удалось его убедить, что это не так глупо, как ему до сих пор казалось. Поздравляю с победой. Которая не будет иметь никаких последствий, не так ли. Да, никогда нельзя с уверенностью сказать, к каким результатам может привести победа, вздохнул преподаватель математики. Зато всегда хорошо известно, к чему приводит поражение, особенно тому, кто бросил в бой себя и все, что имел, но на этот вечный урок истории никто не обращает внимания. Можно подумать, что вы устали от своей работы. Как знать, как знать, мы сдабриваем одной и той же надоевшей приправой все те же каждодневные кушанья, ничто не меняется. Вы что же, решили оставить педагогическую работу. Не знаю точно и даже приблизительно, что думаю и чего хочу, но данная идея совсем не плоха. Идея оставить преподавание, что ли. Идея оставить что бы то ни было. Они вошли в столовую, сели вчетвером за стол, и директор, разворачивая салфетку, обратился к Тертулиано Максимо Афонсо: мне бы хотелось, чтобы вы повторили нашим коллегам то, о чем рассказали мне. Что именно. Вашу оригинальную концепцию преподавания истории. Учительница английского начала было улыбаться, но взгляд, брошенный на нее историком, отсутствующий и в то же время холодный, парализовал наметившееся движение ее губ. Да, сеньор директор, именно концепция, но она отнюдь не оригинальна, и не я являюсь ее создателем, сей лавровый венец предназначен не для моей головы, сказал Тертулиано Максимо Афонсо, выдержав паузу. Согласен, но в ее ценности меня убедили именно вы, возразил директор. Внезапно взгляд учителя истории устремился вдаль, покинул столовую, миновал коридор, поднялся по лестнице, прошел сквозь запертую дверь директорского кабинета, увидел то, что ожидал увидеть, и вновь вернулся, но теперь он выражал недоумение и беспокойство, тревогу, почти что страх. Это он, он, повторял про себя Тертулиано Максимо Афонсо, глядя на коллегу-математика и вспоминая, слово за словом, перипетии своего метафорического плавания вверх по течению реки Времени к ее истокам. Он уже не говорил «река Истории», ему казалось, что «река Времени» звучит более выразительно. Лицо преподавательницы английского стало серьезным. Ей около шестидесяти, она мать и бабушка, и, вопреки тому, что могло показаться вначале, она не из тех, кто идет по жизни, расточая направо и налево насмешливые улыбки. С ней происходило то, что происходит со многими из нас, когда мы поступаем неправильно не по злому умыслу, а потому,