Любовные элегии. Секст Проперций
и на действительно имевшие место угрозы со стороны Рима, соглашение с Парфией (21 до н. э.) было достигнуто дипломатическим, а не военным путем (Cambridge Ancient History 263). Да, это был pax Romana, римский мир (или, лучше, мир по-римски), но это был мир после целой чреды гражданских усобиц. Они – и поэт и император – предпочитают мир войне, хотя в случае Проперция война с Цинтией не затихает до конца Третьей книги и захватывает часть Четвертой.
Возвратимся к утверждению Бонаменте. Если честолюбивый римлянин все же мог добиться славы в приграничных войнах, то богатство, которое итальянский ученый приводит в числе ценностей, значимых для римского общества, ценностью не было. Под нападками Проперция на чересчур роскошный образ жизни иных римлян подписались бы не только Цинциннат и оба Катона, но и сам Август, «щеголявший» своей непритязательностью. Как известно, император носил одежду домашнего покроя и любил простую пищу: грубый хлеб, мелкую рыбешку, влажный сыр, отжатый вручную, и зеленые фиги второго сбора (Светоний 73–76, пер. М. Гаспарова).
Бонаменте пишет о неприятии Проперцием семейной жизни. Начиная с Катулла, родоначальника римской любовной элегии, элегики были вольны воспевать чьих угодно жен, кроме собственных. Но даже в рамках устоявшейся элегической традиции Проперцию удается играть не по правилам. В Третьей книге поэт говорит о семейных узах с редкой для него серьезностью: в элегии 3.22 он советует своему другу Туллу вернуться в Италию из Малой Азии и жениться на римлянке.
Фон Альбрехт называет Проперция александрийцем среди римлян и римлянином среди александрийцев (фон Альбрехт 859). Подобно своим эллинистическим предтечам, Проперций насыщает стихи образами и сюжетами из античной мифологии. Зачастую он лишь намекает на тот или иной миф, предоставляя читателю самому догадаться, о чем или о ком идет речь. В элегии 3.19 он пишет о Критянке, которая перенесла бычью гордость. Слова Критянка и бык дают ключ к ответу. Проперций имеет в виду Пасифаю, критскую царицу, влюбившуюся в быка и родившую от него Минотавра. Или, в той же элегии, Салмонеева дочь, воспылавшая страстью к речному богу Энипею, – это, конечно же, Тиро. Однако не будем преувеличивать сложность Проперция. Даже для современного читателя, лишь отчасти знакомого с героинями античных мифов, имена Медеи, Клитемнестры и Сциллы не требуют или почти не требуют дополнительных пояснений. Улисс, Геркулес, Беллерофонт и многие другие герои знакомы нам с детства. Что уж говорить о современниках Проперция, которые впитывали культуру не в последнюю очередь через мифологию?
Мифологический инвентарь Проперция соотносится с сюжетами римских фресок, античной скульптуры и мозаики. Например, описание расправы с Диркой в 3.15 «повторяет» сюжет помпейских фресок. Аполлон, опирающийся на позолоченную лиру (3.3.14), похож на статую Аполлона, хранящуюся в Неапольском музее, а пьющие воду голубицы Венеры (3.3.31–32) знакомы нам по римским мозаикам (Hubbard 164–166). Здесь мы имеем дело с феноменом двойного узнавания: читатель узнаёт словесное