Сва. Валерий Байдин
и руки сковало холодом. Кто-то лез к нему в грудь, раздвигал рёбра, добирался до сердца, но было не больно, даже удивительно, как легко оно вынулось. Его быстро, играючи, били по щекам, потом крепко вцепились в уши. Поток невыносимого света хлынул в глаза.
– Вставай! Замёрзнешь к чёртовой матери. Давай, ну!
– Зачем… вынули?
Его резко дёрнули за руки, подняли с земли и начали рассуждать на два голоса:
– Чё у тя вынули?
– Щас мы те вставим!
– У тебя ничего не было, пропил всё.
– Где живёшь?
Два полиса злыми детьми висели на руках.
– Там, в башне.
– Возьмём его, што ль?
– А-а, с дерьмом возиться! Пустой он, облёванный. Ключи есть, дойдёт.
Заревела машина, укатила задом наперёд, злобно мигая горящими красными глазками. Трясясь от холода, он дошёл до подъезда. Пахло рвотой, в голове медленно качался маятник боли. Вошёл в лифт, ткнул кнопку. Теряя сознание, поднялся на этаж, прошёл несколько шагов, выгреб ключи из кармана. Невообразимо долго шёл вдоль стены по прихожей, толкнул дверь своей комнаты и повалился на кровать.
– Лишь бы не умереть… – успел подумать перед тем, как на голову мягко рухнул потолок.
По тёмным стенам ползли блики автомобильных фар. В квартирке слышалась тихая старческая возня. Он лежал, временами открывая глаза. Всё тонуло в беспамятстве, в ужасающей пустоте. Звякала посуда на кухне, плескалась вода в мойке, шаркали шаги в коридоре, урчал унитаз. Соседи негромко переговаривались, но ни слова нельзя было разобрать. Потом вместо них заговорили, запели другие голоса.
– Ящик смотрят…
Шатаясь от слабости, он прошёл по комнате, открыл окно и навалился на подоконник. Холодящий, влажный, уже не зимний воздух показался непохожим на городской. Так много было в нём нужных для жизни запахов – оттаявшей земли, прелой листвы, мокрой коры, отсыревших кирпичных стен. Вспыхивали и гасли прямоугольники окон в соседних домах. Жёлтые, розовые, оранжевые, белые… Плоское небо висело чуть подсвеченным рыхлым пологом. На далёком проспекте по-звериному рычали автомобили, а в нижнем углу окна лениво мигал жёлтый глазок светофора. Он давно закоченел, но не хотел уходить. До головокружения вдыхал ночную оттепель – первую, пронзительную, так похожую на чужую весну, пришедшую из другого города, к другим людям. Птица бесшумной тенью мелькнула между домами. Было странно, что птицы летают по ночам.
Опять вспомнилось, как на улице его с силой понесло во тьму, будто оступился у края бездны. Но она вытянула его.
– Вернула меня сюда. В эту самую комнату, к этому подоконнику, к тому же вопросу: «Зачем всё это?»
Он закрыл окно и сел на кровать, прислонился к стене.
– Выжил, а она будто умерла… Но зачем мне жизнь, из которой надо опять искать какой-то выход? Появилась и пропала. Нет ни имени, ни телефона. Даже лица её не помню. Только руки. Нежные… Тоска, не вынесу один! Если бы