Стрекалово. Роман Рубанов

      Квартира съемная. Продавленный диван.

      Лежим – мечтаем. Шепчешь ты: «На море

      поедем этим летом…» Кто же спорит —

      поедем. Покупаем чемодан.

      Я не был там, на море, никогда.

      Мне все равно. А ты была, и тянет

      тебя на море. Значит, явью станет

      мечта твоя. Зашелестит вода,

      и море, как крыжовник (что за цвет?), —

      зеленое, возникнет и поманит…

      Лежим с тобой. Мечтаем. На диване.

      И города и мира больше нет,

      есть море. Что ж, купальник надевай

      в горошек. Дочь в песке пойдет копаться.

      Я закурю. А ты пойдешь купаться.

      Но только за буйки не заплывай.

      Не заплывай. Мечты – как сон в руке —

      такие явные, в них можно погрузиться.

      Спи и мечтай. И пусть тебе приснится

      прибой и алый парус вдалеке.

      Плачет Таня. Мячик утонул.

      Молодость прошла, и муж в запое….

      Танечка, не плачь, возьми отгул,

      да оставь ты этот мяч в покое,

      отдохни, ведь Агния Барто

      знать не знала о такой концовке:

      мячик, лужи, мальчик под зонтом

      на пустой трамвайной остановке,

      пьяный муж и дочка на сносях,

      дел гора и низкая зарплата…

      Наша жизнь – несовершенна вся,

      что ж теперь рыдать? А ведь когда-то,

      в детстве, было всё наоборот:

      рубль за счастье, эскимо и мячик,

      карусель, последний оборот

      и напротив самый лучший мальчик.

      Вагон качает, с ним сопряжена

      дорога бесконечной лентой ночи.

      И в подстаканнике стакан грохочет,

      а за окном такая глубина

      и огоньки проносятся туда, —

      туда, откуда еду я обратно.

      Пейзаж ускорился и превратился в пятна,

      и с тёмным небом спелись провода.

      А через семь каких-нибудь часов,

      мой город захолустный, забубённый,

      старушкой дряхлой подбежит к вагону:

      – Водичка, пиво, чебуреки, сок…

      И чудо-птица – курский соловей,

      которого пиарят старожилы,

      из нас с тобою вытянет все жилы

      бесхитростною песнею своей.

      Белгород – Москва. «Райцентр» Дьячкова.

      За окном деревья семенят.

      Проводница в блузке подростковой

      робко спрашивает у меня:

      – Кофе? Чай?

      Как дурачок киваю.

      Тарахтит стаканчик на столе,

      в такт стихам как будто подвывая, —

      Кофе, чай, «Последний вечер ле…»

      То зайкой скачешь, то поёшь щеглом,

      то чеховским медведем ночью бредишь…

      И