.

      Нас объединяют мертвые, мы

      разрозненные, мерзнем на этой земле,

      а они все вместе – в облет зимы

      на своем единственном корабле.

      Мы все думаем, что они вверху

      или внизу, а они везде —

      время, изъеденное в труху,

      черным и жирным лежит в борозде.

      Наши мертвые снятся нам

      телами, сплетающимися в пыли,

      как травы, подобные письменам,

      каждый год выползающие из земли.

      Мы их, не читая, закапываем назад.

      Что там было написано: вы не одни?

      Любите друг друга? Посмотрите в глаза?

      Нет, чтобы просто сказать, что за.

      Или против.

      Но они немы.

      И мы – не они.

      ночью вдруг поняла

      что давно не интересовалась папиной жизнью

      ничего о нем не знаю

      что у него за дела

      как он там

      проснулась и вспомнила

      что папа умер много лет назад

      лучше вечно быть неблагодарной

      чем заново проснуться сиротой

      я люблю любимую страну

      я ее и славлю и кляну

      там береза бьется и бормочет

      отщепенца знать давно не хочет

      бестолку отрезаный ломоть

      наша кровь а это ваша плоть

      тот не тот не сосчитать укоры

      вот твои вселенские заборы

      хороните там где я умру

      все чужое в памяти сотру

      Все пропитано ибупрофеном,

      Черной дрожью проходит насквозь,

      Растекается густо по венам —

      С белым телом и разумом врозь.

      Заклинаний бессонные знаки —

      Исходящее эхо земли:

      Только ты не боли у собаки,

      И у кошки моей не боли.

      Микроскоп человеческих судеб,

      телескоп планетарных идей —

      что там в фокусе, граждане судьи,

      не считая слезинок детей?

      Все ли видно в прицел окуляра?

      Не пропустит ли глаз пустяка?

      Невеликого вроде пожара,

      не заметного сверху стрелка?

      Или вдруг желторотый солдатик

      в неподшитом подворотничке

      за такую небрежность заплатит

      на расстрелянном грузовике?

      И прислушаться страшно – не дышит,

      и не видит, и смотрит во тьму.

      Что отныне даровано свыше?

      Есть ли там утешенье кому?

      Будто улицы снегом одеты,

      будто ветер свистит меж ключиц.

      – Где страна моя, родина, где ты?

      У каких ты воюешь границ?

      И читать-то почти не умея,

      разберет на воротах ответ:

      Нет ни эллина, ни иудея,

      никого нет – и эллина нет…