Я жду вас потом. Сергей Соколкин
он вёл журналистское расследование о поступлении оружия в Москву – и, судя по всему, перешёл дорогу оружейной мафии).
О чём грезит узник в заточении? О любви. О той самой любви, в которой он сомневался, пребывая на воле…
Протяни мне —
в прощаньи застывшие – руки.
Я вернусь! Я тебя никому не отдам!
Я ворвусь к тебе ночью,
как воин ликуя,
упаду пред тобою в священном бреду.
И губами, забывшими вкус поцелуя,
как к колодцу, к любимым устам припаду.
И снова этот вектор – напролом, сквозь стены и решётки, сквозь железо и камень. За словом Сергея Соколкина я вижу жест – нет, я вижу удары окровавленных и истерзанных дланей Святогора – о проклятую дубовую крышку. Я слышу хриплый стон Святогора.
Сейчас сочиняется чересчур много бестрепетно-профессиональных, хладно-неуязвимых стихотворений. Поэзию Сергея Соколкина я никак не могу назвать «неуязвимой»; каждая строка Соколкина останавливает, обращает на себя внимание, ранит, саднит, обескураживает, раздражает или влюбляет. Поэзия Сергея Соколкина – не бестрепетна. Она – живая. Подлинная. Настоящая.
Ожидание первое
Вне русских слов на русском языке
Масленица
Кто на Руси не любит шумной казни,
веселой разудалой русской казни —
с блинами и икрой кроваво-красной
и водкой серебристо-ледяной?!
Гуляй, честной народ, сегодня праздник,
гуляй, братва, и пей за сырный праздник.
Царь-батюшка не любит трезво-праздных,
царь-батюшка сегодня сам такой…
Попеть бы, погулять бы, побухать бы
и с каждой спелой бабой справить свадьбу.
Под утро свадьбу, ночью снова свадьбу.
Че рот раззявил, наливай полней!
Кто кровь не любит погонять по венам,
севрюжину и с хреном и без хрена,
язык русалки к яйцам или к хрену!
Ух, расплодилось по весне блядей…
Как весело, легко снежинки кружат,
румяных мягких баб головки кружат.
Из сочных девок груди прут наружу
и набухают солнцем и весной.
И парни, затянув себя потуже,
друг дружку лупят искренне по рожам,
по красным мокрым и счастливым рожам.
Дудят рожки и громыхают трубы,
и чарочки братаются друг с другом.
Лихой купец целует девок в губы
и самым сочным дарит соболя.
И казнокрад монаху дует в уши
и нищим пятаки бросает в лужи.
Ведь завтра он уже царю не нужен,
башка его не стоит и рубля…
И вот везут по кочкам и ухабам
большую разухабистую бабу,
соломенную фифу, дуру-бабу.
Не баба – смерть уселась на санях.
Ее когтит медведь, она и рада.
Цепной шатун-медведь. И нет с ним сладу.
Он мясо жрет, пьет водку с шоколадом.
И пиво пенно плещется в бадьях.
Вокруг