Молодость. Александр Сергеевич Долгирев
которые были интересны ему сами по себе, и редактор одного некрупного тематического издания, для которого Кастеллаци иногда писал критические статьи. Все эти люди уже перешагнули сорокалетний рубеж, поэтому юный Чиро, задававший вопрос за вопросом и интересовавшийся, как казалось Кастеллаци, абсолютно всем, что было хоть как-то связано с кино, стал для Сальваторе волной свежего воздуха.
– Жаль, что «Лишний человек» провалился, синьор Кастеллаци.
– Напротив. Такие фильмы, лишенные светлых тонов, безысходные и должны проваливаться. Значит, в сердцах людей не находит отклик эта мрачная картина. Я не рассчитывал на успех, скорее просто хотел высказаться напоследок. Весь этот послевоенный республиканский пафос, изгнание Савойской династии, крушение фашистских идеалов – криминальная история без победы добра над злом.
– Дело в том, синьор Кастеллаци, что социальный пессимизм как раз таки спросом пользуется. Сами судите: «Рим – открытый город», «Похитители велосипедов», «Рокко и его братья»… Я могу долго продолжать… Все они нашли успех у зрителя.
– Не путайте себя с обычным зрителем, Чиро. Обычного зрителя редко интересуют такие работы. Вспомните… хотя, вы не можете это помнить… после первых показов «Похитителей…» люди требовали вернуть им деньги. Я общался с де Сика в те дни и помню, что он был в отчаянии. Если вы тот, кем кажетесь, тогда кино для вас, это не просто способ развлечения и времяпрепровождения в ожидании очередной смены – для таких, как мы, кино это способ существования. Наши глаза, это кинопроекторы, наша кожа, это футляры для бобин, а наше нутро, это пленка.
– Поэтому мы так хорошо горим?
Сальваторе улыбнулся этой шутке и только теперь понял, что прошло уже несколько часов.
– Я это к тому, что мы не можем мерить качество киноработы успехом у зрителя потому, что зритель, в большинстве своем, приходит в кинотеатр не для того, чтобы думать и пропускать через себя. Он хочет просто провести время, посмеяться, поплакать, повозмущаться, но никак не проникнуться.
– Мне кажется, что это как-то снимает с кино важнейшую его функцию самого социального из видов искусства.
«Еще один проповедник нашелся…»
– Вы знаете, я всю жизнь слышу о том, что кино имеет какую-то важнейшую функцию. Никаких особых функций или обязательств перед обществом у кино нет. Никто ведь не говорит, что у музыки есть великая обязанность просвещать массы. Музыка просто существует, а массы сами выбирают, на что обратить внимание. Равно и кино: пусть зритель выбирает. У него всегда есть выбор между пошлой, отупляющей комедией-однодневкой и чем-то большим, величественным, но требующим труда для восприятия. И зритель выбирает. Разве виноват был де Сика, что зритель выбрал не его?
– Нет, но он мог бы попытаться сделать свой фильм более понятным, чтобы людям захотелось вникать в него.
– Но тогда почти весь киноязык, который он с таким трудом выпестовал и довел до финального монтажа, пришлось бы выкинуть и заменить на простой и очевидный, я бы даже сказал