Разлучающий поток. Уильям Моррис
Стефан встал перед Хардкастлом, словно ожидая приказаний, но воин сказал:
– Это ещё что за здоровый увалень? Как его зовут? И что нужно этому болвану?
Стефан ответил:
– Я хочу служить тебе, благородный сэр, а имя моё Стефан Едок, но я проглатываю грубые слова хуже, чем всё остальное.
Хардкастл поднял правую ногу, чтобы пнуть Стефана под зад, но тот ловко выставил свою, толкнул противника в грудь и свалил. Тот поднялся в сильной ярости и собирался было броситься на Стефана, но увидев, что у Едока за поясом заткнут большой нож, не стал, будучи в тот момент полностью безоружным. Стефан же сказал:
– Пол у нас несколько скользковат для танцев, достойный сэр.
Тут поднялся Осберн, встал перед гостем и, низко поклонившись ему, произнёс:
– Благородный сэр, прошу тебя простить нашего слугу Стефана, ведь ты видишь, как он неуклюж, совсем не знает, куда деть свои длинные ноги, он постоянно мешается всем на пути.
Когда он говорил это, лицо его расплылось в улыбке, и он вновь поклонился. Стефан, удивлённо уставившись на отрока, отошёл назад. Гнев сошёл с Хардкастла, он взглянул на Осберна и произнёс:
– Нет, ты, оказывается, смелый малый, не тот малыш, каким я тебя считал. Может, я и сделаю что из тебя.
Тут принесли еду, все сели за стол, и Хардкастл ел в своё удовольствие, хозяин же если и не был в добром расположении духа, то усердно старался делать вид, что в нём пребывает. Хардкастл, сидевший по правую руку от хозяина, поев немного, произнёс:
– Хозяин, твои женщины, несомненно, когда-то были прекрасны, но сейчас они немного постарели. У тебя здесь нигде не прячется или, может, в поле, или в какой-нибудь лачуге кто-нибудь помилее? Кто-нибудь с гладкими боками, круглыми руками, прекрасными ногами и ступнями, кто сделал бы нас веселее и, возможно, добрее, если бы кто такой нашёлся.
Дед побледнел и, заикаясь, сказал, что это все женщины в Ведермеле. А Джон воскликнул:
– Я ведь говорил тебе то же самое, воин. И не думай, вверх и вниз по долине полно красивых женщин, и ты добьёшься одной-двух без усилий, любовью или страхом.
Хардкастл рассмеялся:
– Так сходи и приведи их ко мне, Мрачный Джон. И смотри сам, что тебе покажется лучше – любовью или страхом.
Все рассмеялись, хорошо зная дурной характер и трусость Джона. Джон же покраснел и посинел от ярости. А Осберн не мог не вспомнить о милой девушке, чью руку он держал на празднике Расколотых холмов. Он подумал, что если Хардкастл причинит ей какой-нибудь вред, то Широкий Косарь ради того, чтобы защитить её, может увидеть солнце.
Немного погодя Осберн повернулся к Джону и заметил, что нож того лежит на столе, хороший такой нож, с резной рукоятью. И Осберн сказал:
– Твой кинжал кажется мне красивым, но необычным, Джон. Подай-ка мне его.
Джон так и сделал, и юноша взял кинжал у самого острия большим и указательным пальцами и свернул его в бараний рог, а затем вновь вернул его Джону со словами:
– Теперь твой кинжал ещё более необычный, Джон, хотя и менее полезный, чем был.
Все подивились силе юноши,