Иллюстратор (сборник). Дмитрий Долинин
Шурик был спокоен, хвалил компьютер, приглашал в ресторан обмыть замечательное техническое достижение и начало работы над фильмом. Ни при чем он, догадался Тимофей, ну и пошел в магазин за водкой.
Запил. Стал то и дело беседовать с Кейсом. Как-то раз, жалуясь на свою горькую судьбину, обнял кошачью голову обеими руками, прижал его пышные рыжие бакенбарды и вместо широкой бандитской морды увидел узкое треугольное лицо с трагичными глазами, которые враз стали огромными. Вот ведь дружок, умница, жалеет меня, подумал Тимофей. И показалось ему спьяну, что вовсе это не кот, а человек, которого за прошлые грехи или по каким-то другим никому не ведомым причинам втиснули в маленькие габариты и меховую шкурку. И что он грустен именно из-за этого печального факта и, мало того, понимает Тимофееву беду и ему сочувствует. «Эх ты, кот», – часто приговаривал Тимофей, а кот отвечал ему долгими благодарными и сочувственными взглядами. Иногда терся носом о нос. Укладывался поверх одеяла на Тимофеев бок, заводил трещотку в своем пузе и грел Тимофея меховым теплом. И то ли вопреки пьянству, то ли благодаря ему стало Тимофею казаться, что лицо Кейса, несмотря на отсутствие мимики, каким-то непонятным образом меняется, приобретая самые разные выражения. То оно гипнотизирующе строго и требовательно, то умиленно благодарно, то вдруг делается детским, озорным, и тогда кот принимается прыгать, скакать по столам и полкам, теребить Тимофея мягкой лапой, приглашая поиграть.
На работу Тимофей не ходил, прикрывал его в театре юный помощник. Распускал слух, будто у шефа обнаружилась болезнь сердца. Но, в общем-то, все, кроме высшего начальства, знали, что Тимофей запил, ибо иногда заглядывали к нему с бутылкой пожилые, мало востребованные актеры. Произносили пламенные речи о порче закулисных нравов, с нежностью вспоминали прежнюю жизнь. Заслуженный Альберт Сумароков, попросту – Алик, каждый раз рассказывал, забывая, что эту историю весь театр помнит наизусть, как он лет тридцать, если не сорок тому назад, сразу после театрального училища, играл Гамлета и как писали о нем все газеты Союза от «Ленинградской правды» до «Советской культуры». И как обком дал ему, приблудному провинциалу, однокомнатную квартиру на Ланском шоссе, и как он тут же женился на Ирочке, театральной буфетчице. И какая она была стройная и прелестная. Теперь стала толстой богатой теткой, владелицей сети театральных кафе и буфетов. Поэтому Алик всегда являлся не с плебейской водкой, а с самым дорогим виски или с самогоном собственного изготовления. Увлекался самогонным ремеслом. Изучил все рецепты мира и очень любил об этих рецептах рассказывать.
В очередной свой визит, вспомнив про то, как женился на Ирочке, он вдруг сказал:
– Была она такая же, как Лиса Алиса.
– Алиса? Это кто? – не понял Тимофей. – Какая Алиса?
– Ну, твоя.
– Мальвина?
– Мальвина Мальвиной, да только в том театре ее Лисой Алисой кличут. Что-то она там начудила. Или из-за сериала? Куда делась-то?
– Померла, – сказал Тимофей. – Выпьем за упокой.
Глаза у Алика