Хозяин болота. Сергей Алексеев
алкаши, завтра я вам дам! Капли у меня не получите.
– Старикан, грю, пришел, – мужик попытался сделать стойку «смирно», – про работу пытает.
– Где? – Кулешов приподнялся на локте. – Зови сюда.
Никита Иваныч, стараясь не наступать на спящих, пробрался к начальнику. Колосов терпеливо ждал, сглатывая сухим горлом.
– Если ты наниматься, старик, то работы пока нет, – сухо сказал начальник. – Погоди немного, через месяц будет. Сейчас нам только повариха нужна.
И дед Аникеев вдруг растерялся. Он узнал того самого человека, что встретил на распутье недалеко от поселка. Дорогу еще показал тракторной колонне.
– Я это… спросить хотел, – замялся дед. – Вы, значит, болото наше обводнять приехали?
– Почему обводнять? – Кулешов зевнул. – Наоборот. Осушать будем и торф добывать. Ну ты через месяц приходи – потолкуем. А может, старуху свою поварихой пришлешь?
– Я же писал… – окончательно растерялся дед Аникеев. – Зачем – торф? Зачем добывать?
– Как зачем? – вздохнул Кулешов и, улегшись, накрылся одеялом. – Электростанцию построили, а топлива не хватает… Говорят, мощность набрать не может… – И, засыпая, добавил: – Энергетический кризис… А вам потом сюда электричество проведут. Заживете…
Никита Иваныч попятился и, наступив на чью-то руку, чуть не упал на тяжело дышащих людей. Однако, сохранив равновесие, он развернулся и побежал к двери.
– Эх, ну и люди же зде-есь, – тоскливо протянул Колесов. – Умирать станешь – воды не подадут.
Дед Аникеев вылетел на улицу и остановился, вытирая взмокревший лоб. Угрюмые бульдозеры, опустив лопаты на землю, краснели под восходящим солнцем. Приходя в себя, он обошел технику, оценивающе глянул на болотоходные гусеницы и вдруг, схватив кирпич, со всей силы трахнул им в зубастый радиатор крайнего трактора.
7
Потом он долго сидел у себя на крыльце, переваривая в уме все, что произошло за последние несколько часов. Вспоминал, как шли они с Ириной от болота, как радовался он, посматривая на дочь: а ну как и впрямь сбудется старая примета? Сколько же ей может не везти? Лет пятнадцать рисует, но ни одной картины Никита Иваныч не видел, кроме этюдов. Других художников в видякинских журналах печатают, статьи про них пишут (Аникеев интересовался всем, что связано с художниками), а про дочь хоть бы словечко. Ирина-то говорит, будто в выставках участвует, да где эти выставки увидишь, если в Алейке живешь? Старик и гордился дочерью, и одновременно ощущал какую-то ущербность: выходило-то, будто Никита Иваныч, рассказывая об Ирине-художнице, немного привирал. Кто ее знает? В Алейке, конечно, знают, но как его дочь. А другие люди? Если же ты известный человек, считал дед Аникеев, то тебя везде должны знать и узнавать. Вот и он сам работал завхозом, так любого спроси – ответит. Не зря должность и в прозвище перешла.
Конец дочериному невезению должен был наступить. Ишь как у нее хорошо журавли получились, а про Хозяина и слов нет: озноб по коже. Глядишь, так и пойдет у нее с рисованием, да еще замуж выйдет!
Хорошо