Легендарные герои военной разведки. Михаил Болтунов
в глаза Михаила Ивановича, видимо надеясь, что вопрос вызовет замешательство. Вполне ясен подтекст провокации: на Арбате находится Генеральный штаб, а на Лубянке – НКВД.
Иванов, выдержав паузу, отвечает коротко и ясно:
– Я работал в Наркомате иностранных дел на Кузнецком Мосту.
Ответ явно не нравится чиновнику. Он снова вглядывается в анкету, фальшиво ухмыляется, спрашивает:
– Господин Иванов, а как здоровье профессоров Спальвина, Неверова, Конрада. Это очень известные профессора японского языка… Ведь вы у них учились?
Да, уж, чиновник знатный провокатор, учитывая, что Неверов и Спальвин давно ушли в мир иной. Надоело терпеть издевки, и Михаил Иванович резко отвечает:
– Я учился у профессора Попова! Еще будут вопросы?
А чиновник, видимо не сумев спровоцировать советского дипломата, хихикает:
– В России одни Ивановы…
Так, выводя из равновесия, японец старается прощупать въезжающего дипломата. Тем временем бой-японец крутится возле жены и сына: авось там что-то удастся выловить.
После паспортного контроля их опрашивали пограничники, таможенники, чиновники санитарной, валютной служб. И каждый не скупился на провокации. Впрочем, когда пассажиры парохода покидали его борт, провокации не прекращались. Одним из таких умелых изощренных провокаторов являлся японец Номура, до 1941 года работавший переводчиком в консульстве в Цуруге. Однако в связи с ухудшением отношений между Японией и СССР консульство в Цуруге было закрыто. Но Номура продолжал выдавать себя за сотрудника советского консульства и всячески старался добыть необходимую информацию.
Порою он сам делился такой «ценной» информацией. В сентябре 1941 года, когда группа советских дипломатов возвращалась в Токио, Номура вручая им железнодорожные билеты, посоветовал ехать до столицы северным маршрутом. И добавил, мол, японское командование готовится к войне на южных морях и ведет переброску войск и техники по южной дороге. Очень кому-то в японской контрразведке хотелось донести эти данные до ушей советских дипломатов.
«На всякого впервые прибывшего в страну советского человека, – утверждал Иванов, – Япония весной 1941 года производила противоречивое впечатление. Глубокая, вековая старина резко контрастировала с современным укладом жизни. Культурная отсталость народа, особенно в сельской местности, соседствовала с цивилизацией крупных городов.
На фоне беспросветной бедности большинства населения в глаза бросались сказочные феодальные замки императорского дома, богатства храмов Киото, Нары, Никко, роскошь правящей знати. Уже в те годы наряду с многочисленным двухколесным транспортом на широких улицах столицы Японии можно было видеть многоместные лимузины богатых домов Мицуи, Кухара, Мицудайра, уже мчались экспрессы из Токио в Осаку. Но самое большое впечатление на всех нас произвело чрезвычайное скопление людей на крошечной территории города. Казалось, что огромная масса людей спешит, разливаясь, подобно вырвавшемуся из берегов потоку».
В