Фагоцит. За себя и за того парня. Андрей Величко
я пришел к выводу, что Скворцов не только сильнее Антонова как экстрасенс, у него еще и зрение лучше. Случилось это после того, как я ночью выехал на «Яве» за город, чтобы посмотреть, насколько катастрофична ситуация с ее светом. Оказалось, что далеко не настолько, как я боялся. До идеала, конечно, было далеко, но фара все-таки позволяла уверенно ехать в темноте со скоростью пятьдесят-шестьдесят километров в час. По воспоминаниям же Антонова выходило, что быстрее сорока в таких условиях ездить уже опасно. А это означало, что Скворцов видит лучше – по крайней мере, в темноте.
Да и восстановиться после сеанса воздействия у него получилось быстрее, уже через шесть дней я смог приступить к поправке здоровья Ефремова. М-да… мне, вообще-то, три раза в жизни встречались пациенты и потяжелее. Выжил один из них, оставшимся двоим удалось только немного оттянуть конец – примерно на месяц.
Сердце, как я и ожидал, работало совсем плохо. А как оно могло иначе, с такими-то почками? Одна вообще почти не функционирует. Да и с печенью тоже далеко не идеал. И со спиной-то у него что? Я этого пока просто не понял.
В общем, за три часа с двумя перерывами я смог всего лишь немного помочь той почке, что хоть как-то работала, и прекратил сеанс, потому что выложился весь, досуха.
– Вы в порядке? – с беспокойством в голосе поинтересовался Иван Антонович.
– Это нормально, так всегда бывает, – почти правдиво буркнул я, вытирая пот со лба. – Мне бы теперь часок посидеть, не вставая, и попить-поесть чего-нибудь сладкого. А вы как?
– Вроде немного получше, привкус во рту пропал, даже как-то непривычно. А в остальном…
– А в остальном потребуется не меньше десятка сеансов, если не все двадцать, – вздохнул я. – И то пока неясно, удастся ли достичь хоть сколько-нибудь полного успеха.
– Да вы не расстраивайтесь, я к своему состоянию отношусь как к неизбежной данности. Даже странные какие-то аналогии приходят в голову – чувствую себя торпедированным броненосцем. Огромная пробоина, вода прибывает, но ход еще есть, причем он пока не падает, и орудия стреляют даже точнее и чаще, чем до попадания. Ибо весь экипаж понимает, что терять уже нечего и надо просто успеть выполнить все ему назначенное до того, как волны сомкнутся над кораблем. Я, прочитав про себя в вашем смартфоне, даже слегка удивился – надо же, как много мне осталось! Примерно на уровне самых оптимистичных предположений.
– Вот-вот, а мы вашему броненосцу заведем на пробоину пластырь, откачаем воду из отсеков, и он, глядишь, все-таки доберется до базы, где ему сделают уже настоящий ремонт. Главное, чтобы экипаж не расслабился раньше времени, опасность еще далеко не миновала.
На столике перед креслом, где в позе помирающей медузы слабо шевелился я, усилиями Таисии уже материализовалась здоровенная фарфоровая кружка с чаем и внушительных размеров блюдо с пирожными.
– У нас прямо как во Франции времен Людовика Шестнадцатого, – улыбнулась она. – И я в роли Марии-Антуанетты. Как там она сказала – «У народа нет хлеба? Пусть ест пирожные!».