Князь. Война магов (сборник). Александр Прозоров
земской избой», – не прошло. Хотя в общем мысль царя двигалась в правильном направлении.
Часа через два Андрей увяз в разборках, связанных с займами и иностранцами – причем перестал понимать половину слов. Ну что могло означать: «Живота не давати», «христианский отказ» или «игородь чужеземца»? Спрашивать тоже не хотелось, дабы не засветить своей невежественности. Утешало только то, что пойманного на «татьбе» вора ограбленный хозяин мог тут же карать по своему разумению – справедливость и разум восторжествовали над юриспруденцией. К середине царского сочинения выяснилось, что судить воеводам надобно не просто так, а с согласия «выборщиков и целовальников». Сиречь – в суде появлялись первые со времен Ярослава Мудрого присяжные заседатели.
Последнюю страницу Андрей перевернул уже сильно за полдень, взвесил трактат, положил на место и выглянул в горницу, где царь задумчиво читал одну из челобитных.
– А отчего воевод выборными не сделал, государь? Ведь жаловаться на них станут. И на тебя обижаться, что плохого поставил.
– Опасаюсь смуту на Руси сим указом учинить. Не станут знатные бояре худородным подчиняться, коли рода при посылании на кормление не учитывать. Коли же избирать воевод начнут, то тут у худородных изрядно перевеса будет.
– Коли это сознательно, – развел руками Андрей, – то возражать бесполезно. А в остальном, я считаю, судебник правильный. Большую пользу принесет. Он уже действует?
– Нет, княже, торопиться не стану, – покачал головой Иоанн. – Перечитаю еще, подумаю. Иным людям дам почитать, их послушаю. Твои слова приведу, их возражения узнаю. Почто указ таким издавать, чтобы через год менять приходилось? Взвесить все до мелочей надобно, посоветоваться. Подпишу, коли сомнений не станет.
– И это тоже правильно, государь, – склонил голову Андрей. – Дай Бог тебе терпения. А я свою лепту, что мог, уже вложил.
– А правда ли, боярин, – не дал ему дозволения уйти правитель, – что перед визитом ко мне у тебя в светелке икона плакала?
– Больше не плачет, государь.
– Что крест нательный в покоях моих грелся?
– Больше не греется.
– А есть ли крест на тебе, князь Сакульский?
– Не веришь в честность мою, государь? Что же, смотри, царь-батюшка… – Зверев вытянул нательный крестик, поцеловал его, после чего осенил себя знамением, произнося ритуальную формулу: – Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. Аминь. Видишь, Иоанн Васильевич, у меня крест на груди есть. Но есть он и на груди еще тысяч единоверцев моих, что ныне в тяжкой неволе томятся, в рабстве в казанском ханстве издыхают. И никакой надежды на спасение нет у них, ибо ты, государь мой православный, спасать их от тяжкой доли не желаешь. Не обнажаются для их спасения сабли, не поднимаются хоругви, не идут тяжкой поступью русские полки. Потому что ты, государь, не желаешь их спасения! Что тебе один мой крестик? Ты иди о тысячах позаботься!
– Ты обезумел, боярин?! – задохнулся гневом царственный мальчишка. – Ты с кем говоришь, раб? Запамятовал?!
– Раб?