Эра Безумия. Песнь о разбитом солнце. Валерия Анненкова
взгляд, не выражавший ничего из тех чувств, свойственных любой матери, мрачно пробегал по комнате: по белым стенам, светлому полу, предметам мебели таких же оттенков. В детской комнате было слишком безмятежно, слишком тихо; никто не бегал с веселыми криками, счастливый звонкий смех не слышался за дверью. Какая-то суровая тень мертвого спокойствия окутала помещение.
Внимания со стороны детей не было: Вова не отложил в сторону книгу, не подошел к маме, обняв ее, Лиза не оставила куклу и не подбежала к ней, не говоря уже о Паше, продолжившем сидеть в углу на кровати. Они не считали нужным проявлять интерес к женщине, столь редко посещавшей их, их не тянуло к матери, которую они видели только за семейным завтраком, обедом и ужином.
Весь вечер Лагардов проспал в кресле, подальше от постели жены. Впервые за два дня он смог хоть немного успокоиться, позволив себе самую великую на тот момент для него роскошь – уснуть, ни мучая себя страхами за здоровье Анастасии, ни осуждая за интерес к Анне, ни тревожась за переживания Алеши. Он просто спал, вжавшись в мягкую спинку кресла, сложив руки на подлокотники и немного задрав голову вверх. Огонь в камине, из-за жара которого Александр Леонидович расстегнул рубашку, со временем потух, уступив власть в комнате холоду.
Спальня была залита мертвенно-бледным светом молодой луны – единственным, что спасало помещения от ночного мрака. Тишина окутывала поместье, даже Алеша, привыкший, что перед сном ему отец читал сказки, в этот раз не посмел потревожить покоя родителей. В комнате рассеялись даже тихие стоны боли, еще пару часов назад грубо врезавшиеся в голову статского советника. Все стихло, рассыпалось в царившем вокруг покое, погибло, подобно счастливому браку Лагардовых, оставив о себе лишь мутные смешанные воспоминания. Кто знает, может быть, все и должно было произойти именно так? Возможно, семейное счастье, словно призрачная тень, должно было исчезнуть? Да и было ли оно вообще? Нет. Все эти красивые слова: любовь, счастье, верность – все это не больше, чем выдумка людей, создающих для себя и близких иллюзию чего-то светлого, искреннего и поистине святого…
Неожиданно для самого себя Александр Леонидович вздрогнул во сне и тут же проснулся. Оглядев комнату, он тихо встал и приблизился к постели, на которой спала Анастасия Николаевна. Как ужасно она выглядела в своем состоянии! Измученная болью и вчерашними слезами, криками и мольбами женщина, казалось, постарела на несколько лет вперед: ее светлые длинные волосы чуть ли не побелели и перестали виться, как прежде, глаза опухли, и кожа вокруг них покраснела, щеки утратили прежний розовый оттенок. Лагардов продолжал смотреть на нее, не понимая, какие чувства рождались в глубине его холодного сердца. Одна эмоция сменяла другую; сначала появился безумный всплеск радости, порожденный увяданием жены, затем на смену ему пришло сожаление о том, что он сотворил, и, а затем – вновь радость, в конце убитая равнодушием.
Только