Лепестки на ветру. Вирджиния Эндрюс
мы с Крисом, прислонясь к стене, наблюдали, как доктор меряет Кэрри давление и температуру, считает пульс, слушает сердце: сначала грудь, потом спину. Кэрри пришла в себя, и он попросил ее покашлять. А я только и могла, что удивляться, почему все плохое, что только можно себе представить, обязательно случается с нами. Почему судьба с таким постоянством против нас? Неужели мы – такое зло, как внушала нам наша бабушка? Неужели Кэрри тоже должна умереть?
– Кэрри, – ласково сказал доктор Шеффилд, когда я вновь одела ее. – Мы оставим тебя в этой комнате на некоторое время, отдыхай.
Он укрыл ее тонким шерстяным одеялом.
– Не бойся. Мы будем совсем рядом, в моем кабинете. Я знаю, что на этом столе не слишком мягко, но все же постарайся заснуть, пока я буду разговаривать с твоими братом и сестрой.
Она ответила безмолвным взглядом широко открытых тусклых глаз: ей было в высшей степени безразлично, мягкий стол или жесткий.
Через несколько минут доктор Шеффилд сидел за своим огромным внушительным столом, положив локти на пачку промокательной бумаги, и говорил серьезно и проникновенно:
– Мне кажется, вы оба смущены, вам не по себе. Не бойтесь, что вы отвлекаете меня от воскресного отдыха и развлечений, – это не так. Я вдовец, и для меня воскресенье ничем не отличается от остальных дней недели.
Да, да. Он говорил это, но казался таким усталым, словно работал много долгих часов подряд. Я робко присела на краешек мягкого кожаного коричневого дивана, поближе к Крису. Солнечный свет из окон падал прямо на наши лица, лицо доктора оставалось в тени. Моя одежда навевала тоску и уныние, и я вдруг вспомнила почему. Я быстро встала, расстегнула молнию и стащила с себя верхнюю грязную юбку, не без удовольствия отметив удивление доктора. Когда я раздевала Кэрри, он вышел из комнаты, и ему не могло прийти в голову, что на мне тоже два платья поверх белья. Я снова села рядом с Крисом, теперь уже в одном платье. Оно было незапачканное, голубое, покроя «принцесс», и очень шло мне.
– Вы всегда по воскресеньям надеваете по нескольку платьев? – спросил он.
– Нет, только в те воскресенья, когда совершаю побег, – ответила я. – У нас всего два чемодана, и надо было экономить место для ценных вещей, которые можно заложить потом, когда понадобятся деньги.
Крис толкнул меня локтем, давая понять, что я открываю слишком много. Но я считала, что врачам можно говорить все, он сам всегда мне это внушал. Этому врачу за столом можно было довериться, по глазам было видно. И рассказать все-все.
– Ита-ак, – протянул он, – вы трое бежали. И откуда же вы бежали? От родителей, обидевших вас отказом в некоторых удовольствиях?
Если бы он только знал!
– Это долгая история, доктор, – сказал Крис, – Сейчас нас гораздо больше интересует здоровье Кэрри.
– Да, вы правы, – согласился он. – Давайте поговорим о Кэрри. Я не знаю, кто вы, откуда и почему вы решили, что должны бежать. Но девочка очень, очень больна. Если бы не воскресенье, я сегодня же уложил бы ее в больницу на обследование,