Выживания не гарантирую. Андрей Лазарчук
оказалось самородной платиной, а стекляшки – необработанными рубинами. Возраст браслета определили в тысячу лет, а залоговую цену – в сто пятьдесят тысяч рублей. Зойка до сих пор не решила, что ей с ним делать.
Перу я постарался проехать побыстрее. Я почему-то не люблю. Здесь слишком шибает в нос чужое богатство. Впрочем, есть один уголок, в конце Большой улицы… но это просто связано с хорошими воспоминаниями. Позади весьма уродливого черного здания банка «Босфор» разбит садик: платаны и акация. Посреди садика крошечное озерцо, явно искусственное. На берегу его растет несколько очень старых ив. В озерце плавают белые лебеди. Дорожки посыпаны песком. Скамейки очень удобные, плетеные. И этого достаточно, чтобы любить это место.
На «Бальзаме» было не людно. Утром здесь весьма плотно, то же и вечером. Я отдал Зойке все содержимое карманов: сорок три рубля, – а сам остался в машине. Не любитель я антиквы…
Нет, вру: кое-что старое у меня есть. Но оно такое… специфическое.
Я сидел и о чем-то сосредоточенно думал, когда меня похлопали по плечу:
– Михель!
Это был Марцеллан, еще больший охотник за старьем, чем Зойка. Он называл себя художником и даже дважды организовывал свои выставки: композиции из всяческих ненужных вещей. Направление называлось «утилитализм». Кормила его жена, торговка.
– Я был тебе должен тридцать рублей, – строго сказал он и вынул блокнот. – Даже тридцать пять.
– Почему был? – удивился я.
– Потому что вот, – из другого кармана он извлек пачку перехваченных резинкой бумажек. – Хожу и раздаю долги. Возвращаю. Задабриваю грядущих кредиторов.
– Получил наследство?
– Гораздо смешнее. Гораздо смешнее, Михель, и гораздо невероятнее. Представь себе. Ко мне приехал мой брат. Погостить. А он, знаешь ли, любит лошадей. Платонически, разумеется. А ты как подумал? И вот мы пошли на ипподром. А до этого отмечали встречу. Друг друга. Да. Два дня. И пошли посмотреть лошадок. И я вдруг ни с того ни с сего поставил все деньги. Которые у меня были. Не помню, на кого. Вспышка доброты. На лошадь. Пьян был. А лошадь пришла первой. Какая-то кляча. И выдача – шестьдесят к одному. Протрезвел моментально. Сгреб деньги – и драть оттуда. По-моему, за нами даже гнались. Но мы удрали. Какие-то мусорные баки. Роняли. Куда-то лезли…
– Повезло, – сказал я. – Поздравляю.
– Спасибо, – сказал он.
Вид у него был все еще ошалелый.
Вернулась Зойка. В руках ее был помятый зеленый медный кувшин. Глаза блестели.
– Марцеллан! – восхитилась она. – Посмотри, какая прелесть! А какой там утюг есть! Настоящий «Титан»! Девятьсот десятый год! Тебе нужен утюг?
– Вообще-то… Где? – Марцеллан решился и сделал стойку. Утюгов у него был полный гараж.
– Вон, видишь?.. – Зойка стала объяснять, куда идти и куда поворачивать, а я вдруг странным образом оцепенел, будто в окружающей действительности вдруг выключили звук, а движения людей стали медленными и чрезвычайно