Дорога на Астапово. Владимир Березин
этого стихотворения, а грязная гладь не манит купаться.
Близ музея мы нашли Святой источник, где рядом с фонтанирующей трубой стояла купальня – маленький бревенчатый домик, похожий на баню. Товарищи мои да и я сам решили смыть грехи и, накинув на дверь крючок, полезли в воду. Вода была мутно-белой и, казалось, размышляла: сейчас ей подёрнуться ледком или же подождать первых заморозков.
За неимением более подходящего места я процитировал свою любимую фразу, что написал, правда по-французски, Федор Иванович: «Всё, что ты мне говоришь в последнем письме о живительной силе, которую черпает душа в сознательном смирении, идущем от ума, конечно, весьма справедливо, но что до меня, то, признаюсь тебе, я не в силах смириться с твоим смирением, и, вполне восхищаясь прекрасной мыслью Жуковского, который как-то сказал: “Есть в жизни много прекрасного и кроме счастия”, я не перестаю желать для тебя счастия…»[11] При этом то был зачин поздравления дочери с именинами. Хороший, надо сказать, зачин для поздравления.
Но ещё лучше он подходил ко мне, искавшему утешения в путешествиях.
А везде вокруг Муранова и Радонежа росли огромные борщевики, похожие на бамбук, – вдвое выше человеческого роста, они подтверждали святость воды. Место было действительно необычное: по дороге то и дело фланировали парами карлики, будто встал на постой рядом цирк лилипутов. Цокая копытами, прошла одинокая лошадь. Лежал скелет автомобиля – сквозь него тоже пророс борщевик.
Ночь упала на русскую землю, и мы принялись прятаться от неё в придорожных ресторанах, где оттягивались после рабочего дня плечевые и дистанционные, где звучала армянская речь и угрюмо гавкали собаки, неестественно разбросав лапы по земле.
Все искали своего счастия или чего-нибудь прекрасного кроме него.
Ночь тогда длилась, мы ехали дальше, а в спину нам борщевики-борщевники трясли своими сложными зонтиками и гудели полыми трубками стеблей.
Это странствие было совершено много лет назад, но ничего в русской дороге не меняется: ухаб на прежнем месте, лужу обнаружишь там же, и всё так же будут торчать по обочинам борщевики, сбившиеся в стаи.
Я так увлекся этой мыслью о постоянстве пути, что совершенно не понял, как, каким образом вся наша компания оказалась в Богучарове.
Богучарово стояло уже на тульской земле, в пятнадцати километрах от её столицы.
Мои друзья переминались около странной колокольни.
– Клинкер, – сурово сказал Директор Музея. – Это клинкер[12].
Какой, к чёрту, клинкер, о чём это они? Спросонья я ничего не понимал. Оказалось, что они говорят о колокольне.
Я окончательно вернулся в реальность и вспомнил, что клинкер – это огнеупорный кирпич. Проверить я это не мог, а мог лишь поверить. Клинкер так клинкер.
Но кроме этого клинкера они стали упоминать и иную фамилию.
Это был Хомяков. Знаменитый славянофил Алексей Степанович Хомяков родился на Ордынке и был певцом слова «соборность». Запад он, ясное дело, не любил. Николай Лосский
Тютчев Ф. – Тютчевой Е. от 25 ноября 1866 // Литературное наследство. Федор Иванович Тютчев. Книга первая. М.: Наука, 1988. С. 469.
Клинкер, или клинкерный кирпич – особого типа кирпич из специального вида глины. Так же называют тугоплавкий кирпич. Клинкер получил своё название из-за высокого звука при постукивании одного кирпича о другой.