Песня кукушки. Фрэнсис Хардинг
маячивший в дверях. Девочка младше Трисс, с темными волосами, так аккуратно уложенными, что она выглядела миниатюрной версией матери. Но в ее холодных глазах-пуговицах читалось что-то совсем другое. Она схватилась за дверную ручку так, словно хотела ее оторвать, и все время скрипела зубами.
Мать оглянулась, проследив за взглядом Трисс.
– О, ты только посмотри, тебя пришла проведать Пенни. Бедняжка Пен, кажется, у нее и крошки не было во рту с тех пор, как ты заболела, так она беспокоилась. Заходи, Пен, заходи и присядь рядом с сестрой.
– Нет! – Пен вскрикнула так неожиданно, что все подпрыгнули. – Она притворяется! Разве вы не видите? Она ненастоящая! Вы что, не видите разницы?
Она смотрела на Трисс взглядом, который, казалось, может раскалывать камни.
– Пен. – В голосе отца звучало предостережение. – Сейчас же войди и…
– Нет! – отчаянно выкрикнула Пен, широко распахнув глаза, и вылетела из комнаты.
Торопливые шаги удалялись, оставляя за собой эхо.
– Не иди за ней, – тихо сказал отец, когда мать привстала. – Помнишь, что нам говорили? Это значит поощрять ее вниманием.
Мать устало вздохнула, но послушно села обратно. Она заметила, что Трисс сидит скорчившись, прижимая ухо к коленям и уставившись в распахнутую дверь.
– Не обращай на нее внимания, – ласково сказала мать, сжав ладонь Трисс. – Ты же знаешь, какая она.
«Разве? Я знаю, какая она? Моя сестра, Пенни, Пен. Ей девять лет. Она часто болеет тонзиллитом. Ее первый молочный зуб выпал, когда она кого-то кусала. У нее был волнистый попугайчик, но она за ним не ухаживала, и он умер. Она лжет. Ворует. Скандалит и швыряется вещами. И… и ненавидит меня. Вправду ненавидит. Я вижу это в ее глазах. И не знаю почему».
Мать еще побыла с Трисс, предложила ей повырезать детали для платьев большими ножницами с черепаховой рукояткой, лежавшими в большой швейной коробке, которую мать взяла с собой в поездку. Ножницы щелкали медленно и хрипло, будто смакуя каждый дюйм.
Трисс помнила, что она всегда любила прикалывать выкройки к ткани, вырезать и наблюдать, как ткань медленно обретает форму, сверкая булавками и демонстрируя неподшитые края. Выкройки сопровождались изображениями леди в пастельных тонах, некоторые из них были одеты в длинные пальто и шляпы колокольчиком, некоторые – в тюрбаны и длинные прямые платья с бахромой. Все они стояли в непринужденных позах, словно вот-вот зевнут самым элегантным образом. Она знала, что это удовольствие – помогать матери с шитьем. Это было их обычное занятие, когда Трисс болела.
Однако сегодня руки ее не слушались. Большие ножницы казались невероятно тяжелыми и сопротивлялись, как живые, пальцы соскальзывали. После того как она второй раз чуть не порезалась, мать забрала их у нее.
– Тебе еще нехорошо, верно, милая? Может, ты полистаешь комиксы?
На прикроватном столике лежали зачитанные экземпляры «Санбим» и «Голден Пенни». Но Трисс не могла сосредоточиться на страницах. Она помнила, что болела и прежде. Много-много раз. Но она была уверена,