Рой. Сергей Алексеев
не придет, – спокойно произнес самозваный тюремщик, погасив фонарь. И ушел.
Но едва затихли его шаги и пропало мельканье луча фонарика, как откуда-то вынырнули парень в очках и та самая девочка. Они постояли возле пожарища, огляделись и пошли к бане. Заварзин услышал, как отлетел запор двери, похоже, бревно.
– Уходите, – сказал очкарик, открыв дверь. – Только не поднимайте шороха. Я вас не видел.
Артюша мгновенно проснулся, сел.
– Быстро, быстро! – торопил парень, поблескивая очками. – Все, исчезли!
Он схватил девочку за руку, и они побежали к пылающим головням.
Заварзин подтолкнул Артюшу к двери…
Дом Ощепкина стоял в темноте черным кубом: крыша у него завалилась, и, чтобы не поднимать стропила, старик покрыл ее сверху рубероидом.
В окнах ни огонька. Заварзин подошел к добротным крытым воротам, поднял руку, чтобы толкнуть калитку, но та внезапно открылась сама. Заварзин отшатнулся.
За калиткой стоял дед Ощепкин – бородатый, по кержацкому обычаю, старик, так что спутать его было невозможно.
– Ну, заходите, чего ж, – сказал он, будто ждал давно и окна проглядел. – Не на улице ж ночевать.
Заварзин с Артюшей ступили во двор. Старик заложил калитку на засов, свистнул и привязал черного кобеля.
– Ну, дед, что с нами было-то, – начал Заварзин, присматриваясь к старику, однако тот ворчливо оборвал:
– Знаю я, что было… Нечего шастать ночами. Добрые люди спят.
Он смерил взглядом Артюшу. Тот почему-то засмеялся разбитым лицом.
– Этот так с тобой и ходит?
– Со мной. Куда ж ему?
Старик повел их в избу. А в избе, оказалось, горит маленькая керосинка, только окна занавешены старыми солдатскими одеялами, которые лесхоз оставил Ощепкину на летнее хранение. Заварзин оглядел избу: все побелено, прибрано, на полу – домотканые дорожки, на столе – новая скатерть. Артюша сел на порог.
– Вот так и живем, – проронил дед Ощепкин, скидывая опорки пимов. – Коль помыться, так вон, – кивнул на занавеску. – А то больно красивые…
– Так разукрасили! – выругался Заварзин.
Артюша, не вставая с порога, вытащил из угла двухстволку и просиял:
– Батя! Вот бы пуговицей-то зарядить да стрелить его!
– Не трогай! – обрезал старик. – Заряжено!
Артюша сунул ружье назад, съежился. В этот момент в горнице протяжно заскрипела деревянная кровать – Заварзин насторожился, замерев с вопросом на лице.
– Старуха моя, – понял и объяснил дед. – Не спит, мается…
– Так она же… – пролепетал Заварзин.
– Что – она же? Что?.. Я другую привел. Взял и привел. – Старик поставил на стол деревянную чашку с хлебом, потянул из печи чугунок. – Мне что, в эдаком месте одному жить?.. Кому оно, такое житье?.. Раз бог смерти не дает… Старуха? – окликнул.
– Ой! – донеслось из горницы. – Выхожу я, выхожу…
– Встретил я их, покорми, что ли… Пришли – мать родная не узнает.
Из