Рай и ад. Книга вторая. Рассказы перенесших клиническую смерть. Сергей Васильевич Ковальчук
Я так это…
– И ты уверена, что именно об этом человеке идет речь?
– Да. – Ну, а что, молодой, красивый, высокий. Все сестрички на него заглядываются, а он сватается ко мне. Конечно, мне Бог сказал.
– Послушай свое сердце.
Я подумала: «а если оно молчит. Есть ли оно вообще, это сердце. А тут потерять такую партию. Они его уважают в церкви, у баптистов, значит, и меня будут уважать». Ну, гордость, гордость, моя гордыня.
И вот, день свадьбы. Я заявила:
– Все, раз не хотите нас сочетать, нас будут сочетать у баптистов.
Пошла на беседу к баптистскому пастору. Он согласился. И день свадьбы. Папа вывел меня, посадил в машину, потом в другую машину сели гости. И та машина уехала, а жених садится со мной в одну машину. Я уже в ужасе: «это не положено». Это уже неправильно. Я-то смирилась, а он-то не очень. И ему уже хочется обнять невесту, прижать к себе. Я говорю:
– Ты что? Нельзя! Нам вообще нельзя в одной машине ехать! – А он говорит:
– А кто видит? Мы одни, – говорит, – посмотри. – А это «ЗИМ», опускаются шторы и водитель, как бы, отгороженный. И говорит: – посмотри, нигде никого! – Я говорю:
– Ты туда посмотри (показывает вверх).
И мой этот жених, лидер, и он вдруг говорит:
– Ты что, серьезно в это веришь? Что там на тебя «Старичок плешивый» только смотрит?
Меня охватил ужас. Я вспомнила, что сказал пастор. Я так закричала, что водитель затормозил. Я не дождалась, пока машина полностью остановится, выскочила из машины и побежала. Но куда бежать? Я двух кварталов не доехала до ЗАГСа. Всего два квартала отделяло меня от этого неудачного замужества. Домой нельзя, там уже гости вокруг столов ходят. Ну, а в ЗАГС тем более мне незачем, там еще и папа. И это тридцатое декабря. Очень холодно, я в свадебном платье, фату я кинула жениху, потому что он ее покупал, и, вообще, ничего не хочу. Дождь со снегом. Куда? Только в церковь. Только в церковь! Одно убежище у меня. Я покаюсь, я встану на колени… Я себе рисую такие картины, как меня простят. Но стыдно.
Я бегу по потемкинской лестнице вниз, ломаю каблук. Я сняла туфли, взяла в руки, и бегу босиком. Кто-то называет сумасшедшей, кто-то снегурочкой называет… Как только не называли. Там: «девушка, не моя ли вы невеста?» Мне не до кого, все, я бегу, я вот такая… И останавливаю такси, потому что в троллейбус нельзя – у меня ж ни денег, ни билета нет. Таксист спрашивает:
– Куда? – Я говорю:
– На Слободку. – Он захлопнул дверку, и уехал.
Я потом сообразила. В районе Слободки у нас психбольница, да. И, глядя на мой вид, то таксисты так и думали: оттуда и сбежала. Когда я это сообразила, я стала оглядываться по сторонам, кто мне поможет. А из порта, из ворот порта вышли три моряка. Они были в кожаных куртках, такие «мичманки с крабом» – кокарда такая торгового флота. Они мне показались такими взрослыми. Я кинулась к ним, говорю:
– Дяденьки, отвезите меня в церковь!
Один из них взял меня под руку, даже накинул свою куртку на меня. Остановили машину, меня посадили впереди, они втроем сзади.