Таблицы неделимости. Александр Евгениевич Владыкин
сказал, что внесёт в мой мозг, всё, что касается таблиц. Я сам, не прилагая никакого усилия, открыл таблицу неделимости, осторожно подержал карандаш в руке, положил его на место, попробовал погасить это колдовское свечение. Три раза повторил я этот ритуал, только после того, как убедился, что могу показать это. Я завернул осколки керамики, положил их во внутренний карман и пожал руку австрийцу. Сделка была завершена. Австриец пропал, пропал с деньгами, как будто его никогда не было. Но остался след на кисти руки, осталась память из непонятных слов и мусор, лежащий возле моего сердца, завёрнутый в лоскут, сотканный в то время, когда ещё не было Германии и ариев, чьи следы мы пытаемся найти в истории, которой ещё не суждено было начаться. Всю дорогу меня не покидало чувство, что я попал в ловушку шарлатана, сделавшего уборку своего сарая и продавшего сметённый мусор первому прохожему, попавшемуся на его удочку. Я не открываю той суммы денег, которую я выложил за кусок грязной тряпки с разбитой керамикой истыканной ржавыми гвоздями, это не этично по отношению к сделке и к избирателям.
Я помню. Это было на съемной квартире Гесса. Был я и Зиберс, после митинга, накануне выборов в Бундестаг удалось затянуть Гитлера. Он был разгорячён, возбужден, говорил лозунгами и совсем не правильно представлял то, где он находится и зачем. Нас не надо было агитировать. Будущий фюрер не понимал этого, его зрачки были расширены, и он напоминал курсистку, нанюхавшуюся кокаина. Руководителем партии был Гесс, он никогда всерьёз не воспринимал этого выскочку, для Гесса Гитлер был всего лишь ширмой в сложной политической игре, которую пришлось вести руководству партии. Гесс не верил полумистическим лозунгам Гитлера, не верил в его победу, называя последнего пивной деревенщиной. Гитлера не раз лупили в пивнушках не за его идеи, а за желание выпить пива на дармовщину. Зиберс был не приветлив и надулся, глядя на меня, он отвечал за партийные деньги, потраченные мной и тоже считал, что Фридриха надули. Гессу наконец удалось утихомирить Гитлера. Я достал тряпку с керамикой из кармана и развернул её перед собравшимися. Зиберс отодвинулся подальше в угол, лицо у Гесса вытянулось, но он промолчал. Все, кроме Гитлера поняли о чём подумал партийный босс. Я начал петь руны. Таблица неделимости выплыла перед нашими лицами, Гесс отшатнулся от неожиданности. Я продемонстрировал карандаш, взяв его в руки и повертев перед носом недоверчивого босса. Он смотрел на меня такими глазами, как будто я продолжал показывать фокусы… да за эти деньги, что были в твоих руках, пол страны избирателей купить можно было! Я ждал, когда босс спустит пар. Наконец он утих, безучастно рассматривая светящуюся в воздухе таблицу. Карандаш перекочевал в его руки, он вертел его, не находя грифель. – Это зачем? – спросил он меня. Я ответил: – Чтобы написать имя. – Чьё? – опять спросил Гесс. – Да, хотя бы моё! Гитлер выхватил карандаш и в графе светящегося в воздухе документа, твёрдым почерком вывел: – HITLER. Таблица блеснула и погасла, карандаш растворился в