Скелеты. Максим Кабир
не мешаю?
Правильно выбранный тон. Осторожный, сдержанный, с толикой должного трагизма, как на похоронах.
– Чем ты мне можешь помешать? Я рад тебя слышать.
Время ссор, взаимных оскорблений осталось позади. Кто виноват и что надо сделать с Богданом. А Богдан-то не раз и не два признавался, что влюблен в Машку, взахлеб восхищался ею, говорил, что не женится, покуда не отыщет такую же. И украл, только подвернулся шанс. Отвоевал у зазевавшегося Андрея право быть счастливым.
– Как ты? – спросила Маша.
Шева мелкими зубами терзала какую-то мякоть под ребрами. Насыщалась.
О чем она спрашивает? Не запил ли он? Не планирует ли повеситься или вскрыть себе вены? Не забывает ли кормить рыбок?
Ему все-таки тридцатник, здоровый мужик, программу вон ведет, пускай и смотрят ее сплошные шизофреники.
– Все круто, не волнуйся, – сказал он, трогая пальцем зеленую морду Йоды.
«Волнуйся, все не круто», – повторил Йода, мастер инверсии.
– Понравилась твоя новая передача.
Последний выпуск «Мистических историй» был посвящен привидениям старой дворянской усадьбы. В нем нашлось место трем засвеченным фотографиям, УЖАСАЮЩЕМУ шепоту, который наколдовал звукорежиссер, и интервью с подставным потомком графини Анны Топот.
– Шутишь? – спросил он.
– Ты похудел.
«Ты тоже», – едва не брякнул он. Иногда, подвыпив, Андрей приходил к школе, где она работала. Шел за ней до дома Богдана, прикрываясь едва ли не газетой, как шпион в комедиях.
– Слежу за собой.
– Я рада.
Хотелось одернуть ее: достаточно балагана, показушного чувства вины, аккуратного выбора слов. Этой игры в чужих людей. Алло, Машка! У меня же никого роднее тебя не было!
– Андрюш… – она замялась.
Он ждал. Шева ждала, отлепив зубастый ротик от добычи.
– Я не хочу, чтобы ты узнал от знакомых. Правильнее будет самой сказать…
«Ну же!» – заорал он внутренне. Стиснул челюсть так, что зубы заныли.
Она… она…
– Мы с Богданом распишемся в январе. Без кортежей, без фаты, без всего такого.
Будто это было важно, что она не изменила мнения относительно швыряний букетом.
Шева зачавкала с остервенением. Ящерица его персонального страдания.
– Распишетесь? – спросил Андрей холодно. – Вы четыре месяца…
(трахаетесь)
…вместе.
– Я его знаю столько же, сколько тебя, – ответила Маша.
Внезапно ему захотелось, чтобы было еще хуже. Безвозвратно хуже. Чтобы шарик отчаяния, разбухающий с августа, лопнул, и ничего не осталось.
– Это не всё, – сказала Маша.
Он зажмурился: вот оно. Сейчас она скажет слово, заветное слово. Я…
– Я беременна.
– О, – сказал он.
Тяжело сел на стул.
Четыре года они пытались завести ребенка. Мальчика Никиту или девочку Веронику. И позвать Богдана быть крестным папой.
– Какой срок?
– Одиннадцатая