Оренбургский платок. Анатолий Санжаровский
они, мам, идут…
– А что им… Вышел завод… Заведи… Пойдут… А вот мой, доченька, видать, весь завод… Кончился… Как доктора ни бейся, не завести, видать, меня больше как часы…
– Ну-ну-ну! Я сама фельдшерка. Кой да что смыслю… Врачи всё способные. Не переживай. Найдут на твои болячки управу!
Врачи и так. Врачи и эдако.
Да не подымается бабка. Хоть что ты тут.
Подняться не подымусь. А у самой – хошь ты этого! – слышу, рукам вроде чего-то да и не хватает. А у самой, слышу, пальцы по работе ссохлись. Поработать платок хочется. Я ж в эту работу втянута, как наркомат[193]. Нету пальчикам моим места. Даже страх взял – сами слабонько ворочаются. Выделывают всё движения то в виде как сучишь, то в виде как вяжешь иль разглаживаешь связанное что…
А у самой слёзы с горох.
В слезах в кровать. В слезах с кровати…
Целую вечность провалялась я.
А как была плохая, да так в хилушках и примёрзла.
Разбежалась проситься домой.
– Доктор… Моченька вся моя выкипела… Не могу я большь…
А мне отказ:
– Нельзя вам пока домой. Полный не прошли курс лечения.
– Доктор… Это хорошо, что вы строго исполняете порядок. Только… Ну на что всеполный ваш курс упокойнику? Ну на что спасать волосы? Головы давно уж нету…
Блеснул мой погорячливой профессор очками.
Получила я тут в отхлёстку два неполных, а третий на орехи.
– Извините, – сорочит. – Но только человек без головы мог такое сказать.
– Выходит, я права?
– Больной всегда прав. Но предоставим слово и времени!
Обиделся, как есть наполно обиделся мой доктор.
Стыд потянул меня за язык каяться.
– Доктор, дурность моя вмешала меня в эти слова. Если что не то свалилось с языка, так вы простите старой глупушке дурность мою такую…
– Прощаю, конечно. Прощаю. Да что там…
– Ох, доктор… Каба[194] вы только знали, как тяжело ничего не делать… Ох, знали б вы, ведали, как без работы скучно. Навовсе скучно. Ну так скучно…
Завеселели глаза у моего у доктора.
Вопрос мне на разведку подсылает:
– А что бы вы делали?
– А я умею платки вязать. Я бы платки, доктор, вязала.
– Вяжите, раз можете.
Не на камень пали слова мои.
На другой день Вера приспела ко мне перед обедом.
Я и спровадь её в гардероб за моим привьянтом.
А не в лишек тут пояснить.
Где что ни скрутись там вроде аварии иль ещё беды какой, пуховницу враз признаешь. Куда б мастеровая платка ни шла, куда б ни ехала, в сумке всегда работа: спицы, кайма, нитки…
Это за обычай.
Как снаряжали меня в больницу, я не помню. В таком вот разломе была. Навовсе отжилая была. На отходе.
Ну куда!
Почки же запалились. Сильные отёки. Ширше бегемотихи распёрло. Вида, после сказывали, никакого я на жизнь не давала.
А всё едино по обычности впихнули мне в сумку все вязальные причиндалы, что пребывали сейчас на госсохранности в гардеробе.
Принесла
Н а р к о м а т (здесь) – наркоман.
К а б а – если б.