На земле мы только учимся жить. Протоиерей Валентин Бирюков
Божие
В Макарьевке я учился в той школе, которую построил своими руками мой отец. Когда я заканчивал третий класс, мы с ребятами разговорились о Пасхе, о Боге. Учительница услышала – и ну «прорабатывать» нас на следующем уроке:
– Ребята, я слышала, вы разговор вели о Боге. Так вот – никакого Бога нет, никакой Пасхи нет! – и для крепчайшего удостоверения своих слов кулаком по столу стукнула изо всех сил – как могла. Все мы пригнули головы.
Прозвенел звонок на следующий урок – идет наша учительница. Но от двери до учительского стола она не дошла – ее начало сводить судорогой. Я никогда не видел, чтобы таким образом могло корежить человека: извивалась так, что суставы трещали, кричала что есть сил. Трое учителей унесли ее на руках, чтобы увезти в больницу.
Дома я рассказал мамочке о том, что случилось. Помолчала она, потом сказала тихо:
– Видишь, Господь наказал ее на ваших глазах за богохульство.
Снова – в колхоз?
Несмотря на всякие искушения, с Божией помощью постепенно налаживалась жизнь в Макарьевке. Свободно себя всем обеспечивали, все оборудовали для жизни.
На четвертый год органы начали говорить о колхозе – показалось им, видно, что мы слишком хорошо живем. Стали напирать на жителей: дескать, хватило вам трех лет на обустройство, вон – у вас уже и дома есть, и куры, и поросята, и даже коровки у некоторых.
У нас была одна лошадь с жеребенком. Как-то, когда отец был на работе, пришли трое мужчин, никого не спросись, надели на нашу лошадь узду и уже хомут стали налаживать. Мать увидела, ахнула:
– Иван Васильич! Что это значит? Вы куда хотите лошадь увести?
– В колхоз, Романовна, в колхоз.
– Как – в колхоз?
– Да вот решили в колхоз вашу лошадку взять.
Ну, она подумала сначала – временно, поработать. А они забирали ее насовсем.
– А вы-то сами в колхоз будете входить? – приступили к матери.
– Не знаю, – говорит она, – отец наш уже работает – в сельпо.
– Нет, это не то! – отвечают. – Все равно вам в колхоз надо!
Как упала мать на кровать – и в рев! Я из школы пришел, а она рыдает-заливается:
– Опять отобрали! И здесь все отобрали! О, Господи Боже мой!
А куда денешься? Отец для нас дом большой построил – восемь на девять метров. Так в нашем доме контору колхозную организовали. И колхоз назвали – словно в насмешку – «За освоение Севера».
«Где ваш отец?!»
Наступил тридцать седьмой год. 3 марта. Три часа ночи. Вдруг в ночи – стук. А папки в это время дома не было – он пошел в тайгу пушнину добывать вместе с шестью охотниками. Там, в тайге, и ночевал…
Стук все сильнее. Мать встревожилась:
– Кто там?
– Теть Кать. Это я, Николай Мазинский. Староста.
Она открывает дверь – а сзади старосты комендант маячит. Кравченко. Высоченного роста, вот такие руки, вот такие плечи! Заходит молча и все кругом осматривает. Мы проснулись, а он как рявкнет